В комнате раздался звонкий женский визг. Золотоволосый молодой человек, «ТочноНеИтанЯзнаю!» отчаянно забарахтался, пробуя сохранить темп и не выпустить партнершу.
— На первом этаже правой пристройки, — прохрипел он и повернул ко мне крупной лепки лицо с узнаваемыми семейными чертами Донахью, — а ты кто?
— Вот же стерва, — в сердцах обругала я домоправительницу, сознательно давшую другое место пребывания раненого. Она что, боялась, что я выпрыгну из кареты и силой начну прорываться в башню? — Это я не вам. Я гостья, все нормально, Итан меня ждет.
Парень зафиксировал руками крутящуюся девчонку и строго сказал:
— Надо пораньше приходить, раненому ночью полагается спать, — и уже обращаясь вниз, — А ты не крутись и ноги пошире, лапа, мне не удобно.
При этом он продолжал двигать округлыми симпатичными ягодицами.
Я вспомнила свои первые нежности с альфой и чуть не рассмеялась в голос. Прямолинейность тигров умиляла, если сам не принимаешь участие.
Когда я уходила, у парочки снова все наладилось, судя по возобновившимся вздохам.
Значит, противоположная сторона…
Выскользнув на улицу, я почти бегом обошла основной дом поместья и нашла вторую пристройку.
Ведущая в нее дверь была на замке. Пришлось ломать рывком, надеясь, что скрип и скрежет не услышат в центральном здании.
— Кто здесь? — донесся встревоженный родной голос и в комнате прямо по коридору зажегся свет лампы.
— Это я, Мари, — сказала я, открывая дверь.
— Наконец-то! Ты где была так долго? Я уже чуть волноваться не начал.
Итан сидел в постели, сонный, обложенный подушками. В свете лампы светилась гладкая чуть загорелая кожа, почти падали на плечи отросшие волосы, искрились в улыбке ярко-желтые нахальные глаза.
Только сейчас я поняла в каком напряжении находилась все эти дни. Как болело мое сердце и душа. Как не хотелось верить в то, что говорили окружающие и подсказывал холодный разум.
— Ты ждал меня? — на всякий случай спросила я подрагивающим голосом. Нет, слышала я хорошо. Но хотелось послушать еще раз.
— Конечно, — удивленно ответил он. И вдруг немного, на незримое, крошечное движение отпрянул назад, к противоположному краю кровати. Чует кошак…
— Тогда что ты мне за ужас нарисовал в записке? — шипяще спросила я, подкрадываясь ближе.
— Нарисовал грустное лицо, означает «скучаю», — осторожно ответил Итан, уже заметно отодвигаясь, и спуская ногу на пол.
— Скучаешь? Написать нормально не мог?
Я схватила лежащую с краю кровати подушку и треснула его по плечу. Скучает он! Лица прощальные рисует!
Он слез с кровати и отшагнул, пытался увернуться от нового удара. Как бы не так. Одним движением я перелетела через разделяющее нас препятствие. Итан попытался поговорить:
— Спокойно, Мари! Я не мог писать, руки дрожали.
— Сволочь! — заорала я, размахнувшись и снова ударив подушкой прихрамывающе отбегающую жертву. — Да ты представляешь, что я только не передумала, как только эту рожу не трактовала. Вот что, что означает точка в конце?!
Итан на всякий случай поднял руки, защищая голову. Под мышками золотился пушок. На теле не видно было ран.
— Это я ручку расписывал, — ответил он и вдруг низко радостно засмеялся, — Да ты испугалась за меня?
Ну какие же мужчины бывают идиоты. Как мне не испугаться, его же в полумертвом состоянии увезли. А потом записки странные передают.
Я зло зарычала. А он подался вперед и обнял меня, прижал к себе, сковывая руки и не давая драться.
— Котенок! Мой любимый, заботливый, испуганный котенок, — он гладил меня по спутанным волосам, а я яростно кусала его за плечо и шею. Сначала злобно рыча, потом фыркая, потом осторожно зализывая укусы.
Можно было вырваться, но зачем.
Я успокаивалась, вдруг страшно захотелось спать, поэтому, когда сильные руки подняли и опустили на кровать, устроили меня рядом, прижимая к теплому, пахнущему домом телу, я фыркнула последний раз, вытерла рукой мокрое от слез лицо, и… уснула.
Глава 30
«A blind man would be glad to see»[56]
Тревоги последних событий сделали меня параноиком, а неудовлетворенная кошка, по всей видимости, так и не засыпала.
Поэтому, когда в коридоре раздались крадущиеся шаги, я мгновенно открыла глаза. Только что был сон. Секунда. Бодрствование.
Итан спал, прижавшись ко мне сзади и дыша в шею. Дыхание знакомо отдавало розмарином и, немного необычно — каким-то лекарством.
Шаги звучали приглушенно, осторожно, но уверенно приближались к спальне.
Гость появился в проеме, зашуршал материей.
Дальше терпеть я не захотела и просто толкнула тигра локтем.
— А? Что? — изумился он, открывая глаза.
Тонкие лучи ночных светил пробивались сквозь окна и, сделавший еще один шаг гость, попал в фокус света.
— Итан, — нежно позвала Бетти Конахью. Она стояла прямо, смело, такая, как ее родила мать. Небольшие острые грудки по-козьи торчали в стороны. Впалый живот бугрился аккуратными мышцами. — Я знаю, как ты страдаешь. Как мучаешься от унижений. Хочешь, я стану твоей поддержкой?
Признаться, даже если бы она заявила: «Давай сделаем это еще раз», я бы ей не поверила. Итан сказал: «Я ждал», значит «ждал».