Одной – дикой части меня нестерпимо хотелось припасть к этой узкой полоске окна его кабинета, чтобы увидеть то, что еще глубже, словно клинок, пронзит меня. Другой, спасительной части моего существа, было очень важно утащить меня оттуда, увезти-унести-уползти, одним словом, как угодно, но защитить меня от невыносимого и опасного пребывания на этом острове, почти гибнущем в стихийном бедствии. Вместе с этим моим «внутренним спасителем» я зашла за угол дома. Рядом стояло несколько скамеек, но я побоялась присесть, хоть ноги не держали вовсе. Почему так говорят и пишут – «перед моим затуманенным взором»? Но действительно, дрожащая пелена перед глазами или в глазах, мешала ясно видеть очертания предметов. Однако заботливый внутренний спасатель развернул мое лицо так, чтобы я смогла разглядеть и вспомнить – рядом живет моя Катюшка. Я чувствовала – до своего дома не доберусь сейчас, да и страшно остаться дома одной в таком состоянии. Нужна – хоть на время – поддержка и чье-то участие. Идти к телефону-автомату, чтобы позвонить Маринке, и ехать к ней не было сил. И рассказывать сил тоже не было. А беззаботная и веселая Катюшка сейчас кстати. Попрошу их с Вадиком проводить меня домой потом, и я поплелась к Катиному подъезду. В голове шумело-звенело, руки и ноги функционировали несогласованно. Я продвигалась боком, словно каракатица. Наконец, долгий путь в тридцать метров был преодолен, и я смогла подняться на второй этаж. Дверь открылась почти одновременно с раздавшимся звонком. На пороге стоял Вадим, в одной руке он держал тарелку, которую, видимо, только что вытирал висевшим на плече кухонным полотенцем.
– А вот и наша любимая свидетельница! – прокричал он, чтобы услышали в глубине квартиры, – мы как раз ужинаем, теща голубцов приготовила целую кастрюлю, а я пирог испек с вишней – по-моему, ты такой любишь, – все это он произнес на одном дыхании и в этот момент в прихожую выбежала улыбающаяся Катерина.
– Аленка, как здорово, что ты пришла! Ты что, в суде была? Работала опять? – затараторила она и потащила меня внутрь квартиры.
– Руки вымою, – пробормотала я.
– Пойдем-пойдем. – Энергичная Катя повела меня в ванную и закрыла за собой дверь.
Я открыла кран и начала мыть руки, а она, стоя за спиной, вдруг перестала болтать, увидев в зеркале мое отражение. Придвинув свое лицо к моему так, что теперь в зеркале отражались обе наши физиономии, она неожиданно посерьезнела и, приобняв меня за плечи, переспросила:
– Ты сейчас из суда идешь?
Я кивнула.
– У тебя что-то стряслось?
Я не могла кивать, потому что голова кружилась, и лишь невразумительно промычала в ответ.
– В суде стряслось? – настойчиво повторила она вопрос, и интонация у нее была как у старой мудрой бабушки – заботливо-участливо-понимающая.
– Угу, – промычала я, опасаясь разреветься в голос.
– Так я и думала! Спрашивала же тебя месяц назад – «не идиот ли?», а ты – «нет-нет, не идиот!». А видно, что идиот и скотина! Негодяй, тварь, подонок, свинья, мерзавец, негодяй! – уже повторяясь, разбушевалась подруга и даже вызвала у меня подобие улыбки, как ни странно. Хотя слезами я была наполнена по самый рот.
– Тише, Катя, не кипятись, а то я немного качаюсь, могу завалиться тут у вас прямо в ванной. – Я постаралась выдавить из себя подобие улыбки, но вышло что-то среднее между зубной болью и оскалом больного зверя.
– Так, все, хватит, идем за стол! Поужинаем, чая попьем, если захочешь – расскажешь, а потом мы с Вадиком тебя проводим. А хочешь – оставайся у нас, родители уехали на дачу.
Мы зашли в кухню, стол был накрыт. «Странно, не воспринимаю запахи», – увидев на столе свежеиспеченный вишневый пирог, подумала я. Должен быть аромат, но я его не слышу. «Да, не зря я терпела столько страданий от Катьки в пионерлагере все детство, вот как заботится теперь», – вдруг подумалось. И я улыбнулась, неожиданно для себя.
– Ты чему улыбаешься? – поинтересовался внимательный Вадим.
– Да вот вспомнила, сколько лет я кормила твою жену в пионерлагере, отдавая ей практически всю свою еду. Видишь, какую справненькую ты получил? Щечки кругленькие, глазки блестят!
– А тебе тоже можно не жаловаться, – это уже подруга моя парировала, – ела ты, конечно, мало, я и вправду лопала за двоих, зато какие у тебя ямочки на щеках – прелесть. А так были бы как у меня просто круглые щеки, – засмеялась Катерина, довольная тем, что немного отвлекла меня.
Поковыряв вилкой я, давясь, съела начинку от голубца, а капустный лист с моей тарелки по привычке и с удовольствием, Катя, даже не спрашивая, переложила на свою.
Я улыбнулась, Катюшка засмеялась, а Вадим довольно поглядывал на нас. Чай был вкусным, пирог замечательным, я кусочек попробовала через силу. Но запахов по-прежнему не ощущала. Когда Вадим вышел из кухни, я поделилась с подругой – доктор будущий все-таки.
– Это может быть от сильного переживания, эмоционального потрясения, нервного срыва. (Слово «стресс» тогда еще не употреблялось). Давай я тебе валерьяночки накапаю?