Адвокатская этика (СИ)

Мать погрузилась в депрессию, меня во всём винила. На тёткины аргументы «Сын спасал тебе жизнь» прилетал ответ: «А зачем она мне без мужа?»

Много лет прошло, я стал старше, мудрее, но многое мне до сих пор непонятно. Жизнь — штука сложная, а человек — ещё сложнее. Я до сих пор не могу ответить на вопрос: правильно ли я сделал, что наказал отца? С юридической точки зрения — конечно же, нет. А с моральной? Вернись я в прошлое, совершил бы я этот поступок? Да, однозначно. И ещё сотню раз бы повторил, если потребовалось, даже зная, какую цену придётся за это заплатить.

Сложнее было понять реакцию близких. Почему столкнулся с осуждением со стороны, казалось бы, нормальных, порядочных людей: дяди и брата? И только одна тётя меня поняла.

Я был подростком. Горячим и вспыльчивым. Но не это стало причиной моей ярости.

Я любил свою мать и не понимал, чем она заслужила к себе такое отношение.

Десять лет назад я узнал, что отец умер. Ничего во мне не ёкнуло, для меня он умер в тот день, когда впервые поднял руку на маму. Удручало другое: годы напролёт я пытался наладить контакт с матерью, вернуть её любовь — всё тщетно. Она ненавидит меня, не может простить, что, не выдержав позора, отец ушёл из семьи.

Я всего лишь любил её, хотел уберечь, а, в итоге, стал самым главным врагом в её жизни. Но как ещё я должен был поступить? Оставить всё, как есть, и ждать вестей, что мать скончалась от очередных побоев? Легче бы мне было от этого? Простил бы я себя, что когда-то не осмелился и не остановил этого тирана?

Она говорила мне, чтобы не лез. Но я влез. И получил за это по полной. Каково мне было все эти годы? Нет таких эпитетов, чтобы описать моё состояние. Было не просто больно, выть хотелось. Но время притупляет любую боль, сейчас уже просто тяжело, тоскливо.

Правильно ли я поступил? Кто-то скажет, что на это нет ответа. Слишком сложная ситуация. Может быть.

Но для меня ответ очевиден. Ещё в одиннадцать лет я знал, что бить женщин — это ужасно, и за такое не прощают. Сейчас мне тридцать восемь. Я успешный адвокат, обеспеченный мужчина, и моё мнение осталось прежним.

Зазвонил телефон, я взглянул на экран и тяжело вздохнул. Это была Ольга. Я обещал, что перезвоню после встречи с Лизой. Обещал, но не перезвонил, потерявшись в воспоминаниях.

А теперь мне нужно взять трубку и что-то сказать Ярцевой. Вот только что? Лиза свалила. Так же, как моя мать, поверила, что абьюзер раскаялся. Она и дальше будет в это верить, позволяя над собой издеваться.

Прикрыл глаза, сжал челюсти, но принял вызов, готовясь к долгому и непростому разговору.

24

Ольга

Я сидела у туалетного столика и снимала макияж. Приложенный к уху телефон молчал.

Андрей молчал. Только что он рассказал, что Лиза отказалась от его услуг, а после ушёл в себя.

— Вот, собственно, и все новости, Оля, — закончил он неживым голосом.

Провела ватным диском по щеке, стирая румяна, кожа вмиг стала бледной. Мне бы хотелось сейчас взглянуть на Андрея, сказать, что всё нормально. Реакция Лизы была предсказуема для нас обоих. Вот только Гордину трудно это признать.

Он говорил так, будто извинялся, что не оправдал моих надежд. Это вовсе не так. Что мы, адвокаты, можем сделать с человеком, который не хочет, чтобы его защитили? Разве мы родственники, разве мы можем взять за руку и насильно увести от мучителя? Нет, не можем.

Поэтому перед нами два пути: оставить всё, как есть, или действовать, но с умом. Если мы хотим довести дело до конца, если неравнодушны к беде Елизаветы Антиповой, мы выберем второй вариант.

Я — так точно. Интуиция подсказывала, что и Андрей не останется в стороне. Я не могла понять, по какой причине: связано ли это со мной или он проникся к проблеме домашнего насилия — когда-нибудь я обязательно узнаю правду, но не сейчас.

А сейчас я должна ему всё объяснить.

— У неё случился шок. Когда-то ты тоже испытал шок, впервые увидев мои шрамы. Я пришла просить о помощи, зная, что ты точно не согласишься, и ты не согласился. Но шоковая терапия сработала, я смогла до тебя достучаться. Осознание придёт к Лизе, просто ей нужно время, чтобы всё переварить. То, что она не поверила, — тоже нормально. Смотреть правде в глаза всегда больно и всегда неприятно.

— Жаль, что многие притворяются слепыми котятами, потому что… Стоп. Ярцева! Ты только что призналась, что внаглую мною манипулировала?

— Можно подумать, ты этого не понял.

— Понял, — ожил голос Андрея. — Только вот понадеялся, у тебя не хватит наглости говорить об этом в открытую.

— Плохо ты меня знаешь, Гордин, — кокетливо мурлыкала я.

— Это дело времени. Ты сейчас дома?

— Дома, — устало ответила, заканчивая снимать макияж.

— Говори адрес, — требовательно произнёс он.

Я растерялась от неожиданности.

— Зачем?

— Зачем? — переспросил он, и я услышала, как он поднимается с кресла и идёт к двери своего кабинета. — Затем.

Я ходила по коридору и всё время смотрела на часы. Заламывала пальцы, кусала губы.