Аэлита. Новая волна /002: Фантастические повести и рассказы

Птица, повернув голову, строго смотрела на подошедшего Ромку. Глаза ее были ослепительно желты, как два маленьких солнца; острия зрачков будто протыкали Ромку насквозь.

— Мы знакомы, молодой человек? — Ангел спросил не поворачиваясь, словно видел Ромку золотыми птичьими глазами. Птица качнула острым крючковатым клювом — принимая участие в вопросе?

— Я… простите. — Ромка неожиданно осип. Бармен Лукас замер с ковшиком для кофе в руке, молча излучая неодобрение и готовность прийти на помощь уважаемому гору Альберту. Затылок Ангела наконец дрогнул; длинные волосы плеснули вороновым крылом. Теперь на Ромку смотрели две пары глаз. Желтые — птичьи. Два маленьких солнца, выжигающие насмерть, до костяного хруста белой пустыни. Светло-серые — человечьи. Вода в ручье. Зыбкая прохлада тихой заводи; стремительный бег серебряного потока, крошащий камни в пыль.

— Кофе на столик. Пожалуйста, Лукас. Две чашки.

* * *

Кофе остыл. Запах корицы и шоколада. Запах дома.

— Значит, ты так сильно любишь свою девушку? — Вода в ручье, пронизанная солнцем. Огненное кружево рассыпается на нити в серебряной глубине. Человек и птица смотрели друг на друга, как будто забыв про Ромку. Огонь и вода. — Ты готов умереть только ради того, чтобы попытаться спасти ее?

— Да. Юлька… она…

* * *

Почему-то он всегда вспоминал Юльку улыбающейся. Улыбка удивительно меняла ее строгое лицо, иногда напоминавшее полупрозрачные лики на старых темных иконах. То ли совершенством черт, то ли отрешенностью. Перед Юлькой задумчивой Ромка робел, даже немного… побаивался ее, что ли. Больше всего ему нравился самый первый миг, когда улыбка еще только трогает Юлькины губы и обозначает ямочки на щеках. И превращает иконописный лик, перед которым можно только благоговеть и молиться, в милое живое лицо. Лицо девчонки, в которую можно влюбиться.

Юлька никогда помадами и всякой этой ерундой не красилась. Ее нежно-розовые губы пахли абрикосами и молоком; и поцелуи были сладкими, чуть с горчинкой — абрикосовой косточки… Как и Юлькин взгляд: голова кружится, кружится — будто летишь, раскинув крылья, в самом лучшем из снов и жемчужные облака скользят далеко внизу; а потом оказывается — что не летишь, а падаешь и под пухом облаков — острые скалы; но от этого последние секунды полета еще прекраснее… Потому что — последние… Как Юлькины картины: первый взгляд — полет, ветер гнется под сильными крыльями; потом облака расступаются — и гулко хохочут летящие навстречу скалы. Но между тем и другим — между небом и смертью — несколько мгновений. Волшебных, прекрасных, невозможных. Мгновений, когда бескрылая тварь, рожденная ползать, обретает крылья.

Перед Юлькиными картинами люди подолгу молчали. Замирали. Как будто пытались прожить снова и снова эти несколько мгновений между небом и смертью. Ну, не все, конечно. Кому-то не нравилось. Может, тем, кто не помнил, как это — летать во сне.

А сам Ромка одно время вообще хотел живопись бросить. Когда понял, что у него никогда не получится писать такие картины, как у Юльки. Михал отговорил. «Если можешь — то, конечно, бросай. Значит, тебе это и не очень нужно было. Только вот… Если у какого-то певца, например, голос очень хороший… Ну, как у этого Карузо Третьего, мамка моя его обожает… Так ведь ты из-за этого разговаривать не перестанешь?» Ромка понял. Они все — разговаривали. То есть он, Михал и остальные ученики художественной школы еще пока учились разговаривать — запинаясь, недоговаривая фразы, не умея найти нужных слов. А у Юльки был голос. Ее живопись уже была — песня. Ромке так никогда не спеть, да и многим очень хорошим, известным художникам — тоже никогда не спеть. Потому что они умеют только говорить. Пусть и красиво, умно, образно.

Только люди не перестают разговаривать из-за того, что не умеют петь. Потому что для человека говорить — почти так же важно, как дышать. А может, и важнее.

Так же важно, как для художника — писать картины.

* * *

— Девяносто девять из ста, что ты умрешь на Эдеме. Но даже если ты останешься жив, вероятно, ты не сможешь ничего сделать. Эдем не выполняет желания. Он просто дает… э… некоторые способности, которые могут помочь. А могут и не помочь. Ты берешься почти за безнадежное дело. Ты понимаешь? — Да.

* * *

Разведчики, открывшие Эдем, были ошеломлены. Сначала показаниям зондов, отправленным в атмосферу и на поверхность планеты, никто не поверил. Предположили массовую поломку приборов или розыгрыш кого-то из техников. Отправили вторую партию зондов. Результаты были такими же. За право попасть в первую группу высадки члены экипажа, до этого идеально ладившие друг с другом, едва не передрались.

За первым шагом на поверхность удивительной планеты все, оставшиеся на корабле, наблюдали затаив дыхание. Тишину, почти звеневшую от напряжения, как перетянутая струна, прервал капитан:

— Ну что, Юра? Это действительно то, что мы сейчас видим?