Аэлита. Новая волна /002: Фантастические повести и рассказы

— Доброе утро, дорогие радиослушатели! 6.01 по Москве, и «Минута новостей» снова с вами! О главном. Необычное явление зафиксировано во многих городах. Нам звонят и сообщают о множестве бабочек. Насекомые появляются в большом количестве, и что удивительно, в городах. Красота неописуемая! Советую всем выйти на улицу и полюбоваться этим зрелищем! После новостей нас ждет разговор с известным лепидоптерологом Аркадием Самуиловичем Штерном. Аркадий Самуилович расскажет нам о бабочках, об их поведении, думаю, нам всем будет интересно. К другим новостям. Время взрыва вновь переносится на завтра. У нас есть еще один день! О погоде. Погода сегодня хорошая. Везде!

Воронеж, Россия

Михаил Меро Так далеко от дома

Где-то между желанием выжить и отчаянием пролегает та эфемерная грань, скользя по которой, человеческое сознание отказывается от всяких надежд, этих жалких потуг что-то изменить в предопределенном, и начинает все глубже зачерпывать со дна памяти. Словно выискивает в образах прошлого оправдание и апологию прожитой жизни: вот такое было или вот это еще — значит, неплохо пожил, многого добился, значит, и не о чем жалеть.

Но бывает и иначе. Что-то незавершенное, недоказанное, недопережитое не дает успокоиться, не позволяет смириться с неотвратимым. И когда сотню раз логически доказано, что спасение невозможно, все же жжет сожаление, и мысли возвращаются к тому же: еще бы немного мне времени и сил…

Нечто подобное переживал в эти дни Петрал. Даже сейчас, свернувшись калачиком в крохотной пещерке, страдая от холода, жажды и непрестанной боли в искалеченных ногах, он продолжал думать об Алексе.

Этот обаятельный и безмерно талантливый человек с безупречным художественным вкусом, невероятной памятью и потрясающей работоспособностью, чьи разгромные и язвительные критические отзывы стали причиной самоубийства по меньшей мере двух не самых бездарных художников, да-да, именно этот беспощадный Алекс никогда и никак не высказывался по поводу работ Петрала. От него невозможно было добиться ни жеста, ни слова, ни даже звука — одобрительного или насмешливого похмыкивания — по этой запретной теме. Ничего.

Он словно оберегал самолюбие своего друга для неких грядущих свершений, держа его в курсе значимых культурных событий тысяч обитаемых миров и знакомя с новыми интересными персонами (не всегда относившимися к роду человеческому). Словно чего-то терпеливо ждал от Петрала, год за годом, десятилетие за десятилетием.

Не удивительно, что его любимым словом было «ничего». Пользуясь им, как скелетом для построения фраз, он мог выразить широчайшую гамму чувств и эмоций, но в работе и жизни отчего-то чаще всего пользовался типовыми конструкциями «снисходительный интерес» и «усталое недоумение».

— Ничего принципиально нового, — вещал он с надрывной и даже курьезной тоской в голосе. — И не важно, о чем мы говорим — о сенсорике ли, музыке, биопластике… да о чем угодно! Все, что появилось за последние сто лет, — не более чем комбинаторика штампов разной степени обветшалости.

Петрал мог сколько угодно возражать, называя десятки известных имен, — Алекс с легкостью разбивал все его доводы.

— Не спорь со мною, Пет. Все это только подражатели, которые худо-бедно научились скрывать прямые ссылки на первоисточники. Но им самим не создать ничего оригинального — на этот счет даже букмекеры уже не принимают ставок. А все потому, что человек перестал страдать, — продолжал он. — Нет, люди, как и тысячелетия назад, болеют и умирают, теряют родных и любимых, разбивают пальцы молотком и прикусывают языки. Но изменилось отношение к боли… Ничто не потеря — вот лозунг современного человека. Потому что почти все стало предметом выбора, замены или корректирующей эмотерапии. А страдание, ставшее твоим выбором, — это не более чем мазохизм. Страдание подлинно, когда планы рушатся и не сбываются надежды, когда человечек терпит поражение от невидимых и неосязаемых сил Рока…

Петрал не находил нужным мешать Алексу в его плавании по волнам этих пространных рассуждений, имевших душок банальности. Пожалуй, то был вполне равноценный обмен: терпимость за нейтралитет.

И вот он получил возможность проверить на своей шкуре, насколько справедливы слова Алекса.

* * *

Незадолго до розового рассвета Петрал начинал трудный подъем на вершину холма — подтягиваясь на руках, волоча за собой искалеченные ноги, готовые взорваться яростной болью от любого неосторожного движения. Цепляясь пальцами за трещины в спекшемся грунте, каждый раз он полз одним и тем же зигзагообразным маршрутом, своим телом прокладывая серпантин по крутому склону.