— Ох, не смеши. Одноглазый негр!!! Ну… как теперь?
— Лучше. Намного… Совсем хорошо…
Она выпрямилась из своей милосердной позы, расправила ноги, но соскользнуть на пол я не дал. Взял за руку, притянул ладонь к губам. Пальцы у нее пропахли теми травами…
— Видишь, я снова живой. Что ж это было?
Видеть-то она видела, да и чувствовала тоже; не знаю, насколько я подгадал, или ей просто надо же было упереться, чтобы в этом неудобном положении не упасть. Она взволновалась, но еще пыталась делать вид, что ничего особенного…
— Это женский крем от усталости ног. Я рада, что тебе помогло, просто ничего другого не пришло в голову. Ты меня отпустишь?
Я в ответ начал целовать запястье и добрался до локтя, логично замыкая свободной рукой объятье. Катерина не могла уже уйти, разве только начала бы вырываться. Но не стала. Я поднял голову и увидел, что она задумчиво смотрит на кончики своих грудей, как будто удивлялась — что они-то в этом нашли хорошего? Она вся была у меня в руках, мы оба почти нагишом — на мне плавки, на ней — три квадратных сантиметра кружев вокруг бедер… Неуместны были речи — что тут объяснять, расспрашивать, обижаться или нет… Дать волю и освободить друг друга — как бывает между людьми.
— Все так и должно быть… Это хорошо. Что тебе мешает?
— Мне не мешает, — опять она смотрела куда-то в сторону, на свое тело, как будто оно было чужое или отдельно от нее. — Никогда мне ничего не мешает заниматься сексом…
Прикрыла глаза, позволила мне пуститься в плавание по неизвестным водам. Тот мизер, что был из одежды, я снял, не было помехи свободно изучать ее тело, я только осторожничал, потому что поединок все-таки отзывался в мышцах. А мне хотелось знать, как она вздрагивает, отчего выгибает спину, какой вздох поймает моя прижатая к ее рту ладонь, если я вот так неожиданно припаду к груди…
— Ты что же, так и будешь?…
— Что? Что такое?
— Так и будешь? Не прикроешься?
Тьфу, черт… а я и забыл.
— Извини… не подумал. У тебя, случайно, нету?
— Я не профессионалка, в сумочке не ношу.
— Ну, ладно… А так не пройдет?
— Так не пройдет.
— Ладно, ч-черт… у меня где-то были по ящикам. Поищу. Прибавь свет.
— Конечно, — она покрутила реостат, уткнулась лицом в сгиб локтя. — Поищи…
Я выдвинул ящик архива, копался в папках и думал: вот мрак-то, а если не найду? Тоже ведь — не секс-шоп и не аптека, мог же весь запас расстрелять. Надо было не слушать ее, вот идиот — упустил момент… Ну? Неужели нет… а! Ага! Слава богу Грома! Нашелся! Последний… да, последний — ну, все-таки ты, брат, везучий…
Я вернулся к дивану — и сердце упало прежде всего остального. Она, конечно, не сбежала — куда бы? Просто свернулась — руки-ноги скрещены, голову спрятала…
— Катюша…
Не отозвалась. Тогда я выключил свет совсем и лег. Отступиться? Как бы не так! И я начал все сначала, не заговаривая и не утешая. Просто делал, что умел — раскрывал и искал, нашел и вошел; свое я получил, а что было с нею — не знаю…
Боль не вернулась — я проспал спокойно уж не знаю, до которого часу, — всласть. И сон мне пришел, как будто Катерина — моя жена, и я просто до неприличия во сне гордился тем, что мы с ней делаем… Потом стал просыпаться — наполовину наяву я уже просто признавал, что имел место пересып, а на три четверти — понял, что ее рядом нет, как, в общем-то, и бывает в таких случаях… Она не лежала со мной и даже не на своем постеленном внизу ложе. Одетая, сидела на полу у двери — голова откинута, глаза прикрыты — дремлет? Я осторожно пошевелился — все в порядке. Живем!
— Ты меня выпусти, пожалуйста.
— А? Что?
— Открой дверь. И не притворяйся, что спишь.
— Который час?
— Не знаю. Поздно. Ночь скоро.
— Не сиди на полу. — Я, честно говоря, не понимал, в чем дело. Говорит отрывисто, глядит, прищурясь — злится, что ли? Дверь я запер… это да, но что за демонстрации? — Поужинаем, и…
— Дверь открой мне, будь так любезен.
— Да ладно, ладно…
Я поднялся. В общем, чувствовал себя довольно глупо. Обида вдруг накатила: в самом деле, корчит из себя изнасилованную! Ведь как все было, — и тут меня осенило наконец, как все было. Конечно, она вроде бы согласилась… Я даже одеваться перестал, так и стоял столбом, штаны на полпути… Да только и в мыслях у нее не было делать это со мной. И воображала она себе — голову даю! — любовника этого своего духовного, педика необычайного…
Какие уж тут речи! Какие объяснения! Молча застегнулся, отпер дверь. Она и не попрощалась. Вот и хорошо, подумал я тогда. И к лучшему. Злее буду, а мне надо быть очень злым, чтобы приманить, словить, удержать Квапаля.