Аэлита. Новая волна: Фантастические повести и рассказы

— Берналь, я боюсь! Игра, которой вы обучили короля… Что-то злое творится, я чувствую!

Абстрактные «ценные сорта древесины» еще вчера превратились в кедр и черное дерево. Белые стены — оштукатурены; по орнаменту бегут мельчайшие трещинки. Ацтеки с удовольствием приняли забаву. Их мир обретает вещность.

— Я боюсь, Берналь!

Сердце бывшей Морской Владычицы бьется, словно пойманная птица. Плечи сотрясает крупная дрожь.

— Я… я моря не чувствую! — В словах девушки звучат слезы. — Всего лишь кинула апельсин этому вашему… с бородкой. Хотела, чтобы он очистил…

— Ну, ну, успокойся, милая! — шепчет Диас, гладя девушку по волосам. — Не бойся. Я с тобой!

— Берналь… — Марина крепче прижалась к груди поэта. — Они хотят убить тебя!

— Что?..

— Я чувствую это… Я… я люблю тебя, Берналь!!!

К сожалению, Диас не знал языка ацтеков.

* * *

Вот уже почти неделю гости из испанского лагеря жили при дворе ацтекского короля. С каждым днем столица империи становилась все четче и ярче. Ацтеки все меньше походили на волшебный народец, и все больше — на жителей лже-Индии, как их представляли гости.

Ловушка захлопнулась. Страшный дар Илирия поработил туземцев, и можно было возвращаться обратно.

Это и тревожило инквизитора.

Лицо фрея Алонсо находилось в беспрестанном движении. Он замышлял. Он злоумышлял. Профессиональное рвение не давало священнику спать спокойно.

«Илирий, — билось в висках. — Илирий!»

Присутствие гнусного еретика было невыносимым. Тень Торквемады висела над плечом, и манила, и звала, и качала укоризненно головою.

«Илирий!.. Илирий! Помнишь ли долг свой, брат?..»

К сожалению, уничтожить негодяя не было никакой возможности. Среди отравленных разумом туземцев титан пользовался неслыханной свободой.

В голове священника зрел план. Чтобы претворить его в действие, требовалось особое благоволение фортуны, счастливый случай. И (как обычно бывает в таких случаях) он не замедлил представиться.

В дверь постучали.

— Да-да, — сказал Алонсо. — Войдите.

Дверь распахнулась. Краснокожий человек в орлином плаще ворвался в покои священника.

— Ваш дар, — быстро заговорил он. — О, ваш дар!..

— Что, сын мой?..

— Я смущен и раздавлен, многоликий человек! Где мне найти поддержку и опору?..

Алонсо подобрался. Речь ацтека звучала для него тарабарщиной: «атли», «шики», «лиуки»… Но интонации, интонации! Ухо исповедника мгновенно поймало знакомые нотки.

— Твоя душа жаждет успокоения?

— Да!

— Ты страждешь?

— Да! Да!

«Кецаль! Коатль!» — эхо разнеслось по запутанным переходам дворца.

«Теуле!»

— Я принесу тебе свет и покой. Слушай же!

* * *

Миссионеры знают, как сильно зависит религия от языка. У таитянцев, например, нет понятия «грусть», но есть недоступные нам toiaha и ре’аре’а. Как объяснить им, что сын Божий скорбит о человечестве?..

Попробуйте перевести слово «аскет» на язык бушменов. Получится «грязный старик с торчащими ребрами». Или того хуже: «хочу пареных бататов с ящеричным соусом».

Но самое страшное — втолковать дикарю, что есть «посланец бога». Истинные миссионеры готовятся к этому загодя. Они принимают ванну, выпивают стопочку коньяка для храбрости и глотают сырые яйца. Чтобы голос не подвел в нужный момент. И все равно им страшно.

Дело в том, что боги любят шутить. Миссионер может закашляться, муха забьется в ухо благодарного слушателя, раскат грома заглушит проповедь. И тогда — вместо «посланца бога» в разум дикаря войдет Кецалькоатль.

Миссионеры знают это, но все равно отправляются в пустыни. Жажда общения сильнее страха.

— …а потом святой Марк притащил за собой медведя. Представляешь?!

Король кивнул. Анекдоты о святых ему нравились. Правда, этим людям сильно не везло в жизни: их жарили на кострах, сдирали живьем кожу, колесовали. Насчет последнего стоило бы узнать получше.

Вообще, Теуле — это увлекательно.

«Ке! Цаль! Ко! Атль!»

Кроме того, некоторые моменты вызывали недоумение. Святое причастие, например. Как это — кровь и хмельное пульке одновременно?.. А тело и маисовая лепешка?.. У короля были идеи на этот счет,[5] но он не рискнул их высказывать.

— Мы построим тебе огромное жилище с множеством ступенек, о разноликий человек! — восторженно приседал он. — Тебе понравится. Расскажи — что еще угодно этим могущественным Теуле?

…И священник рассказывал — красиво, пышно, образно. С использованием метафор и аллюзий. Он поведал о рвении,[6] о пылающих сердцах на алтаре служения, о жизни, отданной Богу.

Завершил же свою речь призывом уничтожать еретиков. И даже — «Кецалькоатль!» — указал первую жертву. И не одну.

* * *

Город походил на бурлящий муравейник. Ацтеки метались в растерянности, еще бы!.. Им предстоял первый праздник в жизни, а никто не рассказал, как к нему готовиться. Сама мысль, что все предыдущие дни были будничными, казалась им поразительной.

— Куда же запропастился этот проклятый Илирий?.. — недоумевал Берналь. — Нам давно пора возвращаться.

Он мчался по запутанным коридорам дворца, распахивая двери. Путь его был отмечен женским визгом и проклятиями мужчин. Конкистадору было все равно. Испанских идальго трудно смутить.