Аэлита. Новая волна: Фантастические повести и рассказы

Ужели мы попали в сети,

В сияние ночного Солнца?

Как листья разметает ветер,

Что мечется на дне колодца…

Оно — не камень и не птица,

Ничтожно малое в огромном:

Не разорвать. И в нить не свиться.

Не вознести, не бросить в омут…

Ч.

Уснул Теночтитлан. Медленно вплыл в день. Жалюзи спущены, шторы задернуты, но светлое пятно все-таки дрожит на полу. Это Солнце обгладывает вершину пирамиды Тольтахуа — напротив.

Мир изменился, но не Солнце, оно по-прежнему не друг мне. Да и никому… но я так отвлекусь и начну рассуждать сейчас о другом. Буду курить без счета черные сигареты, забуду пить пиво, и оно степлится. Жар в бамбуковых щелях поплывет красным, карамелью, — значит, до вечера я опять просидел, заговаривая час от часу с платяным шкафом, оскалившим дверцу.

Говорить-то мне больше не с кем.

Зато как я вспоминаю! Я в своих воспоминаниях роскошествую: они мои в самом окончательном смысле.

Декан, доктор, продажный боец, живописец, вещуны, прихлебатели, прекрасная женщина!

Где вы теперь? В каких слоях?

По памяти я все-таки поставлю ее первой. Катерину. Хотя, вначале было слово Декана… но я не стану припоминать Декана Лелюка именно сейчас. Успею еще. Я считал тогда, что отрастил себе достаточно длинный поводок, чтобы послать Декана с его очередным беспочвенным и безвоздушным заданием — на фиг. Сначала временно. А потом — хотя бы время от времени.

Рейс из-за океана сел на полчаса раньше. Такое бывает только на нашем побережье. Попутный ветер! Что за ветер!

Рыжеволосая, в талии тонкая, в остальном — что надо, метр восемьдесят на каблучках… Вся в белом, и даже сквозь купол аэровокзала просвеченная теночтитланским Солнцем. Все ее изумляло: лавсановый балахон, которым надо было укутаться с ног до головы, площадь, обильно политая маревом. А между дрожью жары верхней и нижней, то есть наведенной от камней, — незыблемый шоколадный коатлекль с бликами на гладкой коже.

В Теночтитлан ее привел наш бесконечный театральный фестиваль. Дала мне карточку с золотым цветком в углу. Издание не совсем для дам, не вполне для мужчин, кое-что на подростковом жаргоне, советы, как сберечь здоровье в очень большом городе… так она сама отрекомендовалась. Я взглянул повнимательнее — не притворяется ли? Нет, она откинула капюшон — мы ехали в задраенной, как БТР, «сюизе», — и от незагорелого лица чужестранки шла прохлада.

Гостья удивилась, когда я посоветовал лечь спать среди раскаленного бела дня. Ведь она приехала увидеть чудо, беспрерывное извержение вулкана страстей, ветер на дне колодца, что еще там… как же спать? Зачем? И Артем Тарпанов, небрежно красуясь превосходством настоящего «теноко», пояснил, что все чудеса и извержения в Городе Пернатого Змея смотрятся хорошо да и бывают, собственно говоря, исключительно ночью. Ни один талант, даже самый меднолобый, не выдержит дневного Солнца, оно здесь плавит мозг и испаряет кровь — вот уж лет триста или более.

Ну, что же делать — она вздохнула, а я, помедлив, сколько прилично, спустился в пустой вестибюль башни «Нопаль Виц». Приятное знакомство возобновится с закатом, сейчас я спешил. Мало ли кто из приятелей-полуденников вынырнет сейчас из-за тростниковых занавесок — а мне еще нужно доложиться Кочету, что сиуатль прибыла и устроена. На этом, пожалуй, одно расписание заканчивалось, а потом еще была назначена встреча — не то чтобы напрямую из Лелюковых дел, но близко.

Хотя при моей-то работе правильно было всякого, вплоть до бабульки на кассе в общественном сортире, считать человеком Декана. Я привык примеряться к совпадениям текстов, прислушивался к обмолвкам дикторов теленовостей… И не удивлялся, что якобы случайное слово попутчика в самолете может оказаться паролем. А на том конце пароля упомянутая выше бабуля даст сдачи чужеземной монеткой. По каковой монетке тебя признает лавочник, и, доставая с полки альбом Дали, «нечаянно» уронит тебе на голову тяжеленный справочник «Суеверия шарракин»… Правда, в случае, о котором речь, тактика Декана была несколько иной. Он просто посадил где-то (может быть, что и под замок) целую бригаду аналитиков и шифровальщиков. Сама суть казуса была такая тонкая, неопределенная, что эти мученики прикладной мелогвистики вынуждены были вылавливать информацию, пользуясь самым несвязным и независимым источником — всемирными новостями. Они проделывали какие-то многоступенчатые процедуры, а результат их каторжного труда поступал ко мне — как ни странно — в форме все тех же новостей. Прямо на сетевой принтер «Кетцаля». Моя задача была уже много легче, я всего только применял таблицы Маркова и бросал пакаль[7], чтобы узнать следующий ход. Таким образом, за несколько дней до того, как появилась Катерина, я уже знал — оно называлось Перо Эммануила.