Аэрофобия

Но это был Капитан! Он рискнул и решился попытаться спасти Человека. И второй пилот разделил с капитаном решение. И судьбу.

Их искали два года, и нашли самолет в глухомани, среди высоких елей, торчком. Стихия оказалась сильнее.

Таких примеров по неудавшемуся спасению я могу привести вам десятки. В большинстве авиационных событий, произошедших при полетах по спасанию людей, виноват экипаж. Не хватило мастерства. То есть: учета всех факторов, правильного их анализа, расстановки приоритетов, принятия верного решения, реализации его своими руками. Стихия оказалась сильнее.

Но мотив-то благородный! Не вернуться, а попытаться как-то найти путь и спасти Жизнь!

Иногда, уже попав в сложную погоду, капитан понимал, что дальше лезть безрассудно и надо возвращаться. Сколько тех вертолетов в снежном заряде цепляли винтом за деревья, уже в развороте назад!

Не хватало летного мастерства, взаимоконтроля, просто хладнокровия… когда нервы на пределе. Дрогнула рука. Потому что полет по спасению Жизни был на пределе человеческих возможностей!

А вот пример наглядный: я был свидетелем.

Ил-62, лайнер, летит из Якутска на Москву. В полете одному пассажиру стало плохо: то ли с сердцем, то ли язва прободная, кровотечение… И по пути один открытый аэродром — Полярный. Капитан решает садиться; скорая помощь примчалась в аэропорт. И тут подошел снежный заряд.

Самолет кружил, кружил, кружил… Капитан понимал, что человек умирает и надо немедленно садиться. Там и ухудшение видимости-то было не очень значительное; он мучился принятием решения… и все-таки не стал рисковать, дождался погоды, и только когда улучшилось, сел. А пассажир умер в воздухе.

Может быть, рискни капитан сесть при погоде чуть хуже минимума, удалось бы спасти человека. Врачи дежурили!

Но… 99 процентов — перевесили.

Посочувствуешь по-человечески тому капитану.

Еще пример.

Президент летит в Лондон. Погода в Хитроу явно хуже минимума. А Президенту очень надо попасть вовремя: давит протокол; ему никак нельзя улетать на запасной.

Представьте состояние экипажа: государственные интересы требуют нарушить летный закон. Капитан может не принять решения о посадке и уйти на запасной — его никто не упрекнет… но надо сесть!

Они сумели посадить машину, вышли из кабины в мокрых хоть выжми рубашках.

Кто чем рисковал? И почему экипаж — вымуштрованный, один из лучших в стране, персональный, президентский — нарушил инструкцию?

Так где же кончается инструкция и начинается человеческий фактор?

Может там, где высокие мотивы, государственные интересы заставляют сознательно нарушать несовершенный закон?

А может, там, где высокие мотивы, государственные интересы отступают перед тезисом «деньги плочены?» Или наоборот?

Вы хотели простых и ясных ответов на вопрос: почему людям стало страшно летать?

А я, пилот, старый капитан, пролетавший тридцать пять лет… не могу вам ответить.

Слишком, слишком сложна авиация, слишком неоднозначна, чтобы всю ее специфику втиснуть в строгие бараки инструкций, а по углам поставить вышки субъективного и объективного контроля и пулеметы санкций. Слишком много у авиации измерений против обычных «вперед-назад», «вправо-влево».

Говорят: рисковая работа, опасная. Верно. А пилоты что-то не шибко-то уходят на землю. Мало того: с какими усилиями, через какие только тернии не стремится списанный летчик восстановиться на летной работе! На какие только испытания и страдания не идет!

А некоторые потенциальные пассажиры, услышав, что пилоту приходится иной раз нарушать, что без этого никак не получается, что приходится принимать сложные, противоречивые, порой взаимоисключающие решения, — ничтоже сумняшеся предлагают: да бросай, РАЗ НЕ МОЖЕШЬ, уходи на землю!

«Раз не можешь» — что? Раз не можешь летать ПРОСТО, тупо следуя инструкциям, летать без отклонений и нарушений?

А ты, советчик, — можешь? На своей работе? Ревнитель.

Это наркоману любой может сказать: сделай над собой усилие и уходи из дури в нормальный мир — человеком станешь!

Так пилот и есть наркоман, но наркоман — особенный, наркоман-романтик. Он и клянет свою любимую, приносящую наслаждения и страдания работу, и не может без нового и нового укола яда Полета. Он иногда, по не зависящим от него обстоятельствам, не может строго и буквально соблюдать инструкции, хотя и хотел бы — как легко было бы тогда работать! — да проклятая летная жизнь иной раз заставляет выходить за рамки, как, к примеру, тот экипаж, что вез Президента…

ПРОСТО — в воздухе не летают. Воздух очень не прост. Да только ли воздух…

А главное — летчик НЕ МОЖЕТ бросить единственное дело, которому посвятил всю жизнь, единственное, которое его кормит — потому что ничего больше он делать не умеет — и не должен! После школы он принес свою душу в Храм Неба… он служит! А вы бросаете ему в лицо: да брось ты свою полетань… научись чему толковому.