Аэроплан-призрак

— Неизвестно. Мне сказали, что с вашей милостью будут советоваться по поводу двух важных вещей…

— По поводу двух важных вещей! — повторил лорд с внезапным волнением.

Овладев собой, он встал не спеша, стараясь не привлекать внимания окружающих, и отправился вслед за слугой. Но как только лорд скрылся за кустарником, окаймляющим площадку, походка его изменилась; он почти бегом бросился к дому.

Не замедляя бега, Фэртайм поднялся по ступеням лестницы, ведущей на террасу, куда открывались окна-двери нижнего этажа. Миновав салон, коридор, он направился в просторный кабинет, где трещал телефонный сигнализатор.

Лорд тщательно закрыл за собой дверь на ключ и только тогда подбежал к аппарату, бормоча:

— Алло! Алло! Ваш покорнейший слуга.

— Звонок ли у нас голос?

— Звонок, как у молодого петуха.

Было ясно, что эти фразы — условленный пароль.

— Дело касается Франсуа д’Этуаля…

— А!..

Собеседник лорда Фэртайма продолжал:

— …Не открывая его применения, я велел построить новоизобретенный винт, чертежи которого вам доверил этот молодой человек.

— Он уже испытан?

— С успехом. И развивает силу, превосходящую все винты вместе взятые. Я очень рассчитываю на вас. Нужно склонить его на нашу сторону какой бы то ни было ценой. Англия достаточно богата, чтобы наградить каждого, кто на нее работает. Вы меня поняли? Вам бы следовало взять его себе в компаньоны…

— Да… Но я заранее отказываюсь от всяких наград со стороны государства…

— Почему?

— Потому что уже одно участие его в моем деле принесет огромную прибыль. Мои сыновья — Питер-Поль и Джим, которых вы знаете, — полностью меня поддерживают.

— Значит, решено.

— Почти, нужно лишь заручиться согласием того, о ком идет речь.

— Ого! Разве он может не согласиться?

— Он держится с царственным достоинством. Никто лучше вас этого не оценит, так как вы здесь наиболее компетентны.

— Тс-с! Тс-с!.. Могут услышать!.. — прозвучало в раковине, приложенной к уху лорда. — Ни слова больше. Сообщение прервано.

Гедеон Фэртайм, повесив трубку, постоял еще некоторое время у аппарата в глубокой задумчивости.

В дверь постучали. Вздрогнув, он пошел открывать. На пороге стояла мисс Эдит — вся розовая, запыхавшаяся, с ракеткой в руках.

— Папа, — быстро пролепетала она, — простите вашу маленькую Эдит… Старый Джек сказал мне, что вы бежали, как безумный. Я испугалась и пришла…

Он нежно улыбнулся ей.

— Меня вызывали к телефону. Я срочно должен ехать в Париж!

— Со мной?

— Если хотите. Никто не знает, что с тех пор, как умерла ваша мать, все мы составляем неразделимый квартет душ, у которого нет секретов друг от друга, но который умеет беречь свои секреты от других.

— А разве есть секрет?

— Да. Франсуа д’Этуаль…

Щеки девушки вспыхнули, но отец этого, по-видимому, не заметил.

— Хотят, — он сделал ударение на этом слове, — хотят, чтобы я взял этого юношу себе в компаньоны, так как считают, что для Англии чрезвычайно важно сохранить его исключительно за собой. Что вы на это скажете?

Эдит порывисто бросилась отцу на шею.

— О папа!.. Это было бы так прекрасно… если бы вы захотели!

— Что вы этим хотите сказать?

Она спрятала лицо на груди отца и, совсем исчезнув в его объятиях, пролепетала голосом, в котором прорывалось волнение внезапно осознанного чувства:

— Мне кажется… Мне кажется, что я люблю его, папа… если вы позволите.

III. Франсуа д'Этуаль

— Ну, Франсуа, что вы так задумались?.. Неужели поглощены мечтами о приближении Всемирного чемпионата авиатики?

— Вовсе нет, господин Тираль.

Собеседники завтракали в гостинице — одной из лучших на главной улице пригорода Мурмелон-ле-Гран.

Улица была заполнена народом. Велосипеды, автомобили, кареты сновали взад и вперед. Дребезжали звонки, ревели трубы, щелкали кнуты, раздавались крики, перебранка, смех.

Завтракавшие время от времени поглядывали на улицу. Один из них был высок и худощав. Простой охотничий костюм хорошо обрисовывал его изящную фигуру. Особое внимание привлекали правильные черты лица, ясно отражавшие прямую мужественную натуру и упорную волю, сказавшуюся в затаенном блеске голубых глаз, устремленных прямо на собеседника — старика с седеющей головой и покорным видом человека, побежденного жизнью.

А вся улица только о них и судачила. Точнее, все говорили о судьбе Франсуа, воспитанника общественного призрения, бакалавра в шестнадцать лет, слушателя политехникума, окончившего его на «отлично» и удостоенного отзыва: «способностей исключительных». Потом он поступил инженером к братьям Луазен, строителям аэропланов в Билланкуре. Гений молодого инженера сразу проявился и в постройке, и в управлении аэропланами.

— Всемирный чемпионат, — говорил между тем Тираль этому герою дня, — будет вашим триумфом, дорогой Франсуа! Да, да, не отрицайте. К чему скромничать передо мной! Не вы ли сами дали мне понять, что вам уже известно, чем станет воздухоплавание через двадцать лет?

— Я могу ошибиться, мой добрый друг!