Пилотская кабина заполнилась приборами — альтиметром (высотомером), анемометром с крыльчаткой для определения скорости, компасом, часами и множеством шкал для контроля за двигателями — обороты, давление и температура масла каждого мотора. Наконец, датчики уровня топлива в каждом из емкостей и вентили переключения баков. Понятно, что в одиночку уследить за такой массой циферблатов человек не в состоянии. Экипаж «Витязя» должен состоять не менее чем из двух человек, второй летчик — бортовой техник — надзирает за двигателями и имеет возможность доступа к ним в полете. Для этого участок верхней поверхности нижнего крыла до моторов покрыт арборитом, а не перкалью, страховочный трос препятствует падению с крыла.
Великий князь впервые поднялся на борт заказанного им биплана лишь в июне, на осторожном полете по кругу. Он с ума сходил от восторга, а Самохвалов хмурился. Ему не нравились прочностные характеристики крыльев: в глубоком вираже или пикировании градусов на сорок каркас плоскостей трещал по всей длине, рвались тросы, деформировалась обшивка. Набор предстояло укреплять, а кроме того вводить серьезные ограничения по эксплуатационным режимам, совершенно не нужные легким самолетам. Да и отвлечение лучших сил «Садко» на огромного «Витязя» не могло не сказаться на текущем выпуске серийных аппаратов. Работы по перспективной «семерке» — скоростному моноплану — вообще оказались замороженными.
В июле курсант офицерской школы в сложной ситуации покинул «четверку» с парашютом, угробив машину. Александр Михайлович счел, что у летчика не хватило мужества выправить положение и посадить самолет. Командующий не придумал ничего лучшего, как запретить в российских ВВС парашюты, дабы пилоты боролись за машину до последнего и не прыгали за борт на изобретении Котельникова.
В начале августа «Русский Витязь» получил новые двигатели и, перегруженный штатными и подвесными баками, совершил беспосадочный перелет по маршруту Санкт-Петербург—Москва—Киев—Одесса. Великий князь лично пилотировал его и после приземления объявил о готовности к трансатлантическому рейсу.
Самохвалов категорически отказался от поездки в Европу на подготовку к историческому старту. Дошло до ссоры, причем в совершенно трезвом виде. Вечером 2 сентября 1897 года августейший пилот объявил Петру, что тот обманул наилучшие великокняжеские ожидания, и вообще Александр Михайлович считал директора «Садко» своим другом, оказывается — зря.
— Ваше императорское высочество! — Самохвалов умышленно подчеркнул дистанцию. — Я в рекордные сроки построил для вас уникальный самолет. О его военном назначении никто не знает. В Англии меня ждет арест за покрытые мхом финансовые счета многолетней давности, ваше заступничество ничего не даст. Более того, я настоятельно рекомендую вам отказаться от личного участия в авантюре. Машина новая, сложная, не до конца освоенная. Если ваш напарник Сергей Уточкин с кем-то из опытных пилотов долетит до Америки, они так же прославят Россию.
Великий князь посмотрел сверху вниз на своего малорослого собеседника с откровенной жалостью.
— Никки сто раз прав, опираясь на родственников. Только мы, Романовы, до конца чувствуем ответственность за Россию, хоть и по-разному понимаем эту ответственность. В крайнем случае, выходцы из старых дворянских семей. Я доложил императору о цели создания миноносца, он поддерживает меня. Но для обширной программы строительства целой эскадры «Витязей» нужен общественный резонанс. Никки даже подумывает о всенародном сборе средств. Вот почему должен лететь член царской семьи. Тебе, Петр Андреевич, не понять бремени императорского родства. Что до риска — лучше опасность в кабине самолета, нежели разлететься на куски от бомбы очередного нигилиста. Последний раз спрашиваю: ты со мной?
— С вами. Построю столько «Витязей», сколько потребуется, надо — еще какое чудище создам. Но в Европу не поеду и в Америку не полечу.
— Значит, ты со мной ровно на проплаченную сумму Досадно слышать такое от умнейшего и способнейшего человека.
— Оскорблять изволите. Но я не обижаюсь, потому как сам недавно таким был — горячим, несдержанным, лез в любую дырку, носился как угорелый. Испытывать новые машины — только сам. А потом повзрослел, хоть и поздно. Помните, вы говорили, что пусть один из десяти русских делает все что может на своем месте? Так я нашел это место, и никто меня не вправе упрекнуть, что занимаю его без пользы для России. Даже летать меньше стал, разве что для удовольствия. Пусть другие рискуют, моя сила в другом. И вы, Александр Михайлович, руководить должны, а не над океаном болтаться. Пилотировать «Витязя» может любой опытный офицер, оно большого ума не требует. Ваша стезя — воздушные силы во всероссийском масштабе налаживать.
— Ладно. Пожелай мне удачи.
— Ни пуха!
— К черту.
Каждый остался при своем мнении. Несмотря на дружеское прощание, Самохвалов отметил в тоне и в глазах князя легкое презрение. Таким ему и запомнился Сандро перед вылетом — красивый, увлеченный и немного разочарованный.