АЭРОПОРТ

— Интересное предложение, — сказал Алексей, допивая чай и вытирая губы своей салфеткой за неимением таковых на столе. — Так, наверное, звучали приглашения в ЧК в первые годы кипучей деятельности учреждения. «Вас приглашает товарищ Расстрел». Я могу подняться в номер?

— Вас ждут прямо сейчас, — казак положил руку на кобуру. — Сказали, это на полчаса. Очень ждут.

Алексей расплатился у стойки бара, вложив в пачку гривен бумажку с заранее приготовленными телефонными номерами Тимура и Ники, на всякий случай. Не было смысла оставлять телефон газеты (кто будет звонить отсюда в Америку?). Официантка пересчитала купюры, улыбнулась и положила их в конторский ящик вместе с запиской.

Фотограф вместе с казаком вышел на улицу. Остальные «маски» последовали за ними.

«Хорошо, что фотокамеры остались в номере», — подумал Алексей. Он не любил, когда его арестовывали вместе с аппаратурой. В ней потом копались неумелыми лапами, что‑то ломали. Арестовывали Алексея или задерживали в каждой стране, где шла война. Он к этому уже привык. В этом смысле застенки дыркинского гестапо не могли казаться ему чем‑то, чего следовало бы особенно опасаться.

В конце концов, американский паспорт, приличная внешность, уверенность в себе, денежные знаки, а иногда и смекалка, помноженная на некоторую физическую силу и соответствующие навыки, были тем самым необходимым в похожих ситуациях арсеналом, который обычно позволял вскоре оказаться на свободе. Если и не совсем уж сразу, то через какой‑то короткий промежуток времени, без синяков, ссадин и переломов конечностей.

Через две минуты микроавтобус (в провинции их до сих пор кличут «рафиками», даже если это «Мерседес») цвета хаки без номерных знаков доставил конвой вместе с пленником к зданию бывшего отдела СБУ, а ныне штаба будущего министра обороны Красно-Каменской Народной Республики.

У Дыркина в кабинете на стенах висели портреты Дзержинского, Колчака, Деникина и Сталина. «Путин, видимо, еще не заслужил», — подумал Алексей.

— А где же Ленин? — поинтересовался Алексей, усаживаясь на предложенный ему стул.

Напротив него за столом, аккуратно застеленном зеленым сукном, сидел в белоснежной рубашке товарищ Расстрел. На столе стоял графин с водой, стакан и почему‑то увесистое пресс-папье. Предмет этот Алексей узнал (он видел его последний раз в кино, в сцене, где какой‑то белогвардейский палач лупил им что было сил очередного шарикова), но вспомнить название фильма не мог, как ни старался, да и зачем. Темные пятна на промокашке пресс-папье и были, скорее всего, следами крови предыдущих посетителей, учитывая, что ни чернильницы, ни пера на столе не было.

— Да, пгетставьте себе, пгесс-папье, — начал разговор Дыркин.

Представившись таким замысловатым образом, Дыркин сразу же напомнил Алексею молодого киношно-задорного Ленина, например Ленина в Польше.

— А где же портрет Ленина? — повторил вопрос Алексей. — Для фул хауса[143] не хватает еще одного злодея.

— Согласен с вами, — воскликнул Дыркин, одетый в армейское офицерское галифе времен подавления антоновского восстания и белую рубашку с воротником-стоечкой, перетянутую подтяжками цвета хаки. — Злодей, как вы выгазились, Ульянов-Ленин был жидомасоном. Именно он создал пегвое жидовское пгавительство, котогое гасстгеляло цагя-батюшку, Цагствие ему Небесное (Дыркин размашисто перекрестился, закатывая глаза под потолок). Оно же готовилось окончательно газвалить Госсию.

— За все на еврея найдется судья.
За волосы, нос, за сутулость.
За то, что еврейка стреляла в вождя.
За то, что она промахнулась,

— процитировал Алексей один из самых известных «гариков».

— Губегмана[144] цитигуете? — поинтересовался товарищ Расстрел. — Евгеев любите?

Тема была неисчерпаемая. Говорить на нее Дыркин мог часами, и Алексей решил ее сменить.

— Вы с собой возите все эти портреты?

— Нет, Дзегжинский жил здесь до меня. Здесь было укгаинское НКВД, если вы не знаете. Тепегь наше.

Снизу, из подвала, послышался звук дрели и чей‑то душераздирающий вопль. Все это продолжалось несколько секунд, но у Алексея свело скулы. Дыркин же не мог скрыть своего удовольствия, вызванного как «чарующими» звуками, так и гримасой боли на лице Алексея.

— Вот, кстати, об НКВД, — оживился еще больше палач-реконструктор в белой рубашке и показал рукой куда‑то за спину, хотя звуки доносились снизу. — Вы не ошиблись. Мои НКВДэшники сейчас общаются с их НКВДэшником. Пги помощи дгели. Не хотите спуститься посмотгеть?

— Не думаю. — Алексей внимательно посмотрела на Дыркина, прикидывая, сколько у него уйдет секунд, чтобы сломать его куриную шею, взять пистолет и отправиться назад в гостиницу, немного пообщавшись внизу с охраной.

— Пгавильный ответ, — улыбнулся Дыркин. — Даже не думайте. За двегями моего кабинета стоит пять воогуженных до зубов спецназовцев. Мой начальник охганы узнал вас. Это ведь вы сломали гебго одному из его лучших людей в симфегопольской «Москве»?