Аэропорт

Сорвало клапан на маске, значит, под давлением в маску мог попасть раскалённый воздух, и он мог его вдохнуть. Ожёг дыхательных и лёгких. Саблин открывает рот, заглядывает туда – нет. Кровь есть, навалом крови, ожога, вроде, не видно. Что ещё? Кровь во рту, красные белки глаз, низкое давление, едва живой пульс. И что ему со всем этим делать? Уж лучше брюшную полость навыворот, он бы знал, что делать, а это…

Он не знает, но кричит:

– Ранец мой сюда!

Казаки кидаются по окопам искать его ранец, а он всё ещё думает, что-то ещё смотрит на панели. Наконец, ранец его ему принесли, и он достаёт оттуда коробку медика. Достаёт шприцы. У него нет представления о том, что надо делать. У него только логика и небольшой опыт. Он достаёт три шприца. Один понижающий давление, на всякий случай антибиотик, а третий для введения человека в медицинскую кому. Саблин и понятия не имеет, можно ли сейчас колоть раненому эти препараты. Ведь он не медик, он боец штурмовой группы. Аким снимает колпачок с иглы первого шприца. Это вещество понизит давление и остановит внутренние кровотечения. Судя по всему, они есть. Он очень надеется, что до прихода медбота второй номер снайперского расчёта Серёгин будет жить. А первый номер снайпер Чагылысов сидит рядом, в метре от него, и внимательно следит за каждым его движением.

У него лицо расстроенного ребёнка, а ещё он, кажется, боится. Этот взрослый человек очень раздражает Акима, так и хочется рявкнуть на него, но он сдерживается, отворачивается и находит место для первого укола.

На войне полно всякого, что было ему не по душе: и изматывающие переходы при двукратном перегрузе, и беспрерывное ковыряние в земле, от которого потом нужно как следует чистить броню, иногда даже разбирая привода, и ожидание артиллерийского удара, перед которым ты улёгся в окоп-могилу и лежишь, ждёшь, прилетит – не прилетит. А ещё многое-многое другое. Но одну вещь он не любил особенно горячо, избегал ее как мог, даже ходил к руководству писать рапорт. Но это не помогло. Ему не нравилось быть взводным медиком. И не потому, что это были дополнительные обязанности. Просто всё время боялся сделать ошибку. Каждый раз, когда звали медика, Аким немного выжидал, надеясь, что вызовется хоть кто-нибудь, кто первый подойдёт к раненому. Но такого никогда не случалось. Медик во взводе так и не появился до конца призыва. Саблин так и оставался медиком, пока взвод не ушёл на годовой отдых. Все единодушно считали, что только он может им быть, так как только он, по мнению всех сослуживцев, был умным и обладал достаточными знаниями.

– Нехай, Аким будет, – говорили казаки, словно ему на зло, – у него ума палата. Он знает, какие уколы колоть.

Так и не удалось ему подыскать себе замену.

– Вот, господа казаки, – нравоучительно говорил взводный, – это вам пример, держите амуницию в порядке, вот не доглядел он, и видите, как вышло?

Никто ему не ответил. Кому он это говорил, тут первогодков не было, все и так всё понимали. А клапана на шлеме разве без оружейника проверишь? Да никогда.

Серёгина уложили на носилки, четыре казака потащили носилки по кучам песка, Саблин шёл рядом, то и дело прикасаясь к горлу раненого диагноз-панелью. Больше всего он сейчас волновался, что у Серёгина начнёт падать давление ниже нормы, или начнёт расти пульс, или ещё что-нибудь случится. Он не знал, правильно ли колол ему препараты. Как не хотелось бы ему быть сейчас ответственным за жизнь этого хорошего человека. Ну не медик он был, не медик, он был бойцом штурмовой группы.

Медбот прошёл по оврагу, по песчаным кучам, что остались после обстрела, достаточно далеко, так что тащить раненого до начала оврага не пришлось. Серёгин был жив, когда два настоящих медика его забирали и укладывали на площадку бота. Они проверили его состояние, и старший спросил:

– Не пойму, а что с ним?

– ТББ, в маске клапан вырвало. – Отвечал Аким, он ожидал, что специалист ему что-нибудь сейчас выскажет, мол, почему не сделал то и то.

Но медик только записал что-то в планшете и ничего больше не сказал.

Саблин это посчитал большой похвалой. Как он был рад, что товарищ дожил до бота. И теперь за его жизнь отвечали те, кто в медицине что-то понимают.

А время шло, и до рассвета оставалось чуть больше часа. Стало совсем тихо. Но теперь противники всё друг о друге знали и просто ждали. НОАКовцы ждали утра, а русские ждали приказа атаковать, понимая, что до утра приказ обязательно будет.

И приказ пришёл:

– Всё, – произнёс радист, прислушиваясь к эфиру, – наши пошли.

Тут же издалека донеслись лёгкие едва слышимые хлопки. Миномёты китайцев. Пять, шесть секунд, и мины начали рваться на склоне.