Аэростаты. Первая кровь

Я научился копировать поведение Донаты. Вместо того чтобы все время бояться, как в первый день, я, по примеру ненормальной девчушки, решил всему радоваться. Остальные ничего не заподозрили. Никогда не жаловаться, быть всегда готовым пойти в лес, лазить там по деревьям или прыгать в озеро, играть за вратаря в варварском футбольном матче, биться за корку хлеба за столом – все это была обычная, повседневная жизнь банды.

Со взрослыми мы жили в параллельных мирах. Никто, кроме Бабушки, не обращал на нас внимания. Однажды вечером Доната не пришла на ужин. Заметил это только я. Она мне очень нравилась, и я сунул в карман кусок хлеба для нее – высшее свидетельство любви для такого оголодавшего существа, как я. Позже я отыскал ее. Она лежала на кровати и распевала “Брабансонну”, заменив слова на “да-да-да”. Мне никогда не приходилось слышать более позитивной версии бельгийского национального гимна.

Упиваясь собственным пением, Доната не обратила внимания на колокол, возвещавший трапезу. Я протянул ей корку хлеба, она набросилась на нее, проглотила, а потом обняла меня и измазала слюнями в знак благодарности. Кому сказать, эта девочка была моей теткой!

Благодаря Бабушкиным усилиям мы все каждый вечер после более чем скудного ужина получали порцию компота из ревеня. Случались даже дни, когда хлеба не хватало и ревень был моей единственной пищей. По-моему, история не знает другого примера человеческих сообществ, пробавляющихся одним ревенем, кроме детей из Пон-д’Уа в летние месяцы войны. С тех пор я питаю особое пристрастие к этому симпатичному волокнистому растению.

Каникулы близились к концу. Я был горд, что выжил. Шарль, должно быть, заметил это и сказал:

– Ты в Пон-д’Уа одно лето пробыл, ты пока ничего не видел.

– Почему?

– Когда здесь тяжело, так это зимой. А зима длинная.

Мне стало любопытно, и я ответил:

– Я приеду на рождественские каникулы.

– Ты дурак? Сиди в тепле в своей брюссельской квартире!

– Обожаю Пон-д’Уа. Хочу посмотреть на него под снегом.

Я не лгал. Невзирая на обитателей замка, я по-настоящему полюбил и его и лес. К тому же мне страшно нравилось быть членом этой банды детей-дикарей.

За последним ужином Дедушка обратился ко мне:

– Мой Патрик, ты, кажется, нас покидаешь?

– Да. Завтра Дедуля за мной приедет.

– Я наблюдал за тобой, у тебя возвышенный ум. Тебя здесь очень ценят. Надеемся, что ты к нам вернешься.

Несмотря на посыпавшийся на меня град детских насмешек, я зарделся от гордости. Пьер Нотомб обладал даром по-особому обходиться с людьми: он обращался к каждому как к главному человеку своей жизни. Потому-то он и внушал уважение.

Дедуля был пунктуален. Он ничего не сказал по поводу моей грязной дырявой матроски и жалкого вида. Урсмар отвез нас на станцию.

В поезде, по дороге в Брюссель, я попытался объяснить Дедуле, почему мне так понравились каникулы. Генерал слушал меня вполуха. Он, казалось, был удовлетворен и принимал мой лепет с безразличием старшего по званию.

Дома меня ждала Бабуля, испустившая вопль ужаса при моем появлении:

– Дорогой, что они с тобой сделали?

Она подошла и крепко обняла меня:

– Ты худой как щепка! И одет как нищий!

Признаюсь, я был в восторге от такой реакции и решил ее подогреть:

– Нам не так уж много доставалось еды, – произнес я с геройским видом.

– Ужас какой! Ты, наверно, умираешь с голоду.

– Честное слово…

– Ужин подадут через час. Сперва я тебя почищу.

Она раздела меня, обнаружила кожу да кости и заплакала:

– Никто не имеет права лишать ребенка еды!

Я залез в полную до краев ванну, вода сразу стала коричневатой.

– Ты там мылся?

– Иногда…

На самом деле я порой плавал в озере, вот и все.

– Где мама?

– Сегодня вечером она будет ужинать с нами. Бедняжка Клод, увидеть тебя в таком состоянии!

Бабуля щедро намылила меня, вытерла и одела во все чистое.

– Что они сделали с твоей одеждой, эти дикари? – спросила она.

– Это мы по деревьям лазили, – соврал я, чтобы выгородить клан.

Вопреки Бабулиным прогнозам, мама при виде меня не выразила неодобрения.

– Ты видишь, какой он тощий? – спросила Бабуля.

– Ну и хорошо. Наконец-то ты похож на отца.

Мне так хотелось есть, что я не мог смотреть ни на что, кроме еды. Бабуля наложила мне огромную тарелку, и я набросился на нее.

– Ну-ну, Пэдди, где твои манеры? – вмешалась мама.

– Мы больше никогда не пошлем ребенка к этим варварам! – заявила Бабуля.

– Я хочу опять в Пон-д’Уа! Мне очень понравились каникулы!

– А может, ему нравится, когда его бьют? – сказала Бабуля.

– Ты туда поедешь, – сказал Дедуля.

Генерал явно одобрял дурное обращение, которому я подвергался у Нотомбов. “Наконец-то он закалился и может идти в школу”, – думал он.

Он не ошибся. В первый день в начальной школе я оказался одним из немногих, кто не умирал от страха. Выяснилось, что нас пятеро мальчиков на пятнадцать девочек. Девочки никакой опасности не представляли: достаточно было нахваливать их волосы, и дело в шляпе. С мальчиками я строил из себя крутого: держал рот на замке и глядел куда-то вдаль. Разве я не сын военного, подорвавшегося на мине, и не внук генерала?