Аэций. Клятва Аттилы (СИ)

— Племянника уже обкарнали? — первое, что спросил Зеркон, вернувшись из города. С собой он привез внушительный платяной сундук и на этот раз разглядывал каждого, кто попадался ему на глаза возле дома.

— Да не верти головой, — с досадой сказал Аэций. — Карпилион пошел к водопаду. Отблагодарить озерную деву.

— И вы его отпустили? — обомлел Зеркон. — А, может, дали в придачу лошадку и золота, чтобы уж сразу хватило доехать до пограничных земель?

— Он не уедет. Ты его плохо знаешь.

— Я его плохо знаю?! Да уж получше других. Это такой сорванец…

— Кто сорванец? — раздалось за спиной у карлика.

Тот от испуга умолк и, повернувшись назад на негнущихся ногах, уставил глаза на безбородого коротко стриженого верзилу. Ох, и здоров. Ох, и статен. Ох, и… зверские у него глаза. Ну, волк, волк и есть.

— Племя-я-янник… — дрожащим голосом произнес Зеркон и обхватил верзилу за пояс, потому что выше не доставал. — Как же я по тебе горевал, — запричитал он, смахивая слезу. — Как горевал. Ты и предста-авить себе не можешь…

Карпилион не сразу, но все-таки обнял его одной рукой.

— Ты должен мне обо всем рассказать, — произнес он, не уточнив о чем, но Зеркон, разумеется, понял. О брате, о Гауденте.

— Расскажу. Обо всем, обо всем. Пойдем в твою комнату. Наполним кубки…

— Не слишком ли ты пристрастился к вину? — вмешался Аэций.

— Так к хорошему и пристраститься не грех, — подмигнул ему карлик и потянул Карпилиона в дом. — Сундук тащите! Сундук! — крикнул носильщикам, и те, подхватив тяжелую ношу, побрели за ними.

*

— Поверь, я даже представить не мог, что Гаудента зарежут во сне. От такого злодейства у меня помутился рассудок. Вот и вся правда, — говорил Зеркон, помогая Карпилиону примерить тунику. — А как твоя рана?

— Ноет от резких движений. Ноет, когда напрягаюсь. Я уж привык, — ответил Карпилион.

— Ну, значит, терпимо и скоро пройдет, — со знанием дела обнадежил Зеркон. — Отец о тебе позаботится. Он рад-радехонек, что вы теперь вместе. Никуда тебя не отпустит.

— Посмотрим.

— А что тут смотреть?.. Вот эта туника, я вижу, тебе подойдет. Ты в ней будто бы сам Люцифер.

— Это который денница?

— Это который утренница. Лучше держи язык за зубами. Особенно в присутствии августейших особ. Не ковыряйся в зубах. Не сплевывай. Не чеши в затылке…

— Послушай, я уже не мальчишка.

— А ведешь себя точно так же!

— Да наплевать.

— Вот об этом я и твержу! Не надо плеваться. Ни на себя. Ни на кого-то другого. Двигайся медленно, говори потише. Не ори как будто в походном лагере гуннов.

— А в римском будто не голосят.

— В римском — голосит командир. Остальные слушают и мотают на ус. А у гуннов каждый сам себе голова…

— Да много ты знаешь. Аттилу там слушали все.

— Ну, вот. Опять за свое, — возмутился Зеркон. — Забудь про аттилу. Забудь. Ты больше не он и не должен им быть. Там на востоке другие порядки. Для них ты чужак. Пускай изберут вождя — коренного, из местных. И владеют сами собой. Они сидели в своей земле и никогда бы сюда не пришли. Ты их только сбиваешь с пути. Ругаешь Империю, злишься, а самого так и тянет обратно. Под всяким предлогом. Война, возмездие, что там еще? Вон, и Галлию всю уже утоптал. Так и оставайся в родных местах. Не обманывай сам себя…

— А ты почему не остался среди своих?

— Я — это совершенно другое дело. В детстве меня едва не убили из-за того, что горбатый да страшный. Вот и пришлось податься к шутам. И среди них я всегда был своим, в мире с собой и со своим уродливым телом. То же самое будет с тобой. Вернувшись сюда, ты наконец-то обретешь покой. Помни, ведь ты не только римлянин, но и норк. А норки всегда выбирают правильный путь. Наши родичи выбрали римлян. Мы для них карлики. Они для нас великаны. А ты — потомок и тех, и других, тебе тут и жить. — Зеркон откашлялся. — Вот теперь, я думаю, надо выпить. А то от долгого спора у меня пересохло в горле. Ты тунику-то прибери, прибери. Измызгаешь, и придется надевать другую. С пятнами в гости у нас не ходят. Особенно если они похожи на кровь.

Карпилион послушно разделся и сунул ему тунику.

— Сколько же у тебя отметин… — заохал карлик. — А эта новая… жутко смотреть. Ну, да ладно. Там в сундуке нашейник из золотых пластин. Наденешь, и никто ничего не заметит.

«Вот и буду разгуливать как ручная собака», — заскрипел зубами Карпилион, но возвращаться к гуннам полуживым калекой ему не хотелось. Сначала надо набраться сил, а за это время придумать, как оправдаться перед своими за Каталаунские поля.

Часть 21. Договор

Прием у Лицинии Евдоксии

Жена императора Валентиниана златокудрая небесноглазая Лициния Евдоксия славилась своей красотой. Такими же невыразимо прелестными были две её юные дочери — нобилиссимы, старшую из которых обручили с отпрыском короля вандалов Гейзериха, а младшую только-только собирались кому-нибудь выгодно предложить. Обе девочки с виду были кроткими как овечки, ходили за матушкой по пятам, опустив свои милые увенчанные тиарами головки. Однако тихонями они не были. Скорее, хотели такими казаться.