Читаем Аэций, последний римлянин полностью

Критика единодушна, отмечая необычность романов Парницкого, непохожесть писателя на соратников по избранному им жанру. Но целостной и исчерпывающей интерпретации его творчества мы пока не имеем, хотя о Парницком написан ряд статей, есть и обобщенный очерк его писательского пути (монография Т. Цесликовской). Можно отметить, однако, некоторые особенности художественной манеры, наиболее волнующие его проблемы. Кое-что на этот счет было сказано выше, при перечислении главнейших произведений Парницкого.

Даже при беглом ознакомлении с исторической прозой Парницкого бросается в глаза поистине редкостная эрудиция писателя, бесстрашно углубляющегося в давно принадлежащие прошлому миры, домысливающего облик культур, которые дошли до нас лишь в разрозненных свидетельствах, разбирающего тонкости древних религиозных и философских учений. Эрудиция эта — результат многолетнего изучения огромной по объему научной исторической литературы, ставшей для художника ориентиром, но отнюдь не сделавшей его своим рабом.

Между свидетельствами источников, точно установленными фактами прошлого, и авторским вымыслом Парницкий выдерживает постоянное и строгое соотношение. Вот одно из его высказываний по этому поводу: «В целом я придерживаюсь принципа, что меня обязывает историческая правда, то есть подтверждаемое источниками. Но, как известно, в источниках есть пробелы и недоговоренность, ситуации, относительно которых между историками нет согласия. И тут вступает в дело право на творческое воображение».

Известное историкам в повествовании Парницкого, как правило, представляется или сигнализируется читателю. Реже это бывает подано непосредственно от автора, чаще — в сказанном или написанном героями (таким же образом вводится в ткань романа идеологический и литературный материал прошлого). Подчас выступают на сцену и сами авторы исторических свидетельств.

Но Парницкий вовсе не стремится преподнести читателю и прокомментировать как можно больше фактов твердо установленных. Популяризацию исторических знаний он не считает своей задачей. Он рассчитывает в ряде случаев на собственные познания читателя, на его культурно-интеллектуальную подготовленность, полагая, что писатель, вложивший «неслыханно много подготовительного труда в создание произведения», может «ожидать, что и читатель пожелает взяться за такой же труд, хотя бы в степени десятикратно меньшей». Бесспорно, это придает романам Парницкого своеобразный блеск, но и сужает круг тех, кому они адресованы. (Впрочем, к предложенной читателю книге это менее всего относится.)

Художественный же вымысел в писательской концепции Парницкого устремлен не на дополнение известных фактов, связывание их в общую картину, а на проникновение в области, исследователю принципиально не подвластные. А к таковым Парницкий относит все, что связано с мотивами (вплоть до самых сокровенных) действий исторических лиц, с сознанием отдаленных эпох, поскольку оно не дошло до нас в достаточно подлинном выражении. Реконструкция человеческих портретов, ушедших в прошлое мышления и психологии — вот что становится целью художественной фантазии. Последняя получает очень большие права. Поэтому-то Парницкий неизменно обращается к тем эпохам, которые изучены менее, как бы остались в теин, в литературных и иных памятниках отразились весьма неполно. Источникам вымысел не должен противоречить, но за пределы их он обязательно выходит. Открывается поле для собственных интеллектуальных построений писателя, для его концепций (почти никогда не выражаемых прямо, от себя). Духовный мир героев максимально усложняется. Парницкий заявлял, что воспроизведение этого духовного мира историческими романистами прошлого представляется ему плоским или излишне модернизированным. Герои выступают как идеологи, литераторы, как концентрация достигнутого их обществом в умственном развитии. Предел здесь кладется лишь один: уровень тогдашнего знания. Психологию же действующих лиц Парницкий конструирует при помощи разнообразных приемов, свидетельствующих о знакомстве с теориями психологов XX века и о связях с теми тенденциями в литературе нового времени, которые сделали психологический анализ главной и подчас самодовлеющей задачей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза