Афанасий Фет

Постоянная жизнь в Москве и породнение с семейством Боткиных, естественно, повлияли на характер фетовского окружения, несколько изменившегося во второй половине 1857-го — 1858 году. Он познакомился и близко сошёлся со знаменитым врачом Павлом Лукичом Пикулиным, женатым на младшей сестре Марии Петровны Анне. Свояк проживал в собственном большом доме на Петровском бульваре; ставший в нём своим человеком, встречал там оставшихся в Москве членов круга тогда уже покойного Грановского: шумного и бесцеремонного Николая Христофоровича Кетчера, «широко образованного и изящного» Александра Владимировича Станкевича (брата легендарного друга и наставника Белинского и Бакунина Николая Станкевича), «остроумного» редактора и журналиста Евгения Фёдоровича Корша и «далеко не изящного собирателя сказок» Александра Николаевича Афанасьева. Все они в это время активно подвизались в литературе: Корш, разошедшийся с Катковым, собирался издавать либеральный журнал «Атеней» (издателем-редактором которого он будет в 1858—1860 годах), Афанасьев в 1858 году стал редактором журнала «Библиографические записки», основанного Николаем Михайловичем Щепкиным, сыном знаменитого актёра. Станкевич активно сотрудничал в журналах приятелей, а впоследствии написал вызвавшую большой резонанс книгу о Грановском. Все они были люди потенциально полезные, но на Фета большого впечатления кружок не произвёл, и никакого «сотрудничества» с его членами не возникло: «Разнообразных членов Пикулинского кружка, видимо, привлекала не нравственная потребность высшего умственного общения, а то благодушное влечение к шутке, оставшееся в наследство от Грановского, которому нигде не было так по себе, как в кабинете добродушного Пикулина»³⁶².

Возобновил знакомство Фет и с семьёй знаменитых славянофилов Аксаковых, из которых в этот раз понравился ему только отец, Сергей Тимофеевич, автор книги «Детские годы Багрова-внука»; славянофильская пропаганда не производила на поэта никакого впечатления. Намного более важным было его сближение с семейством графов Толстых, проживавшим тогда в Москве на Пятницкой улице, поблизости от его собственной квартиры. Поэт очень ценил знакомство с сестрой писателя Марией Николаевной, «пианисткой и любительницей музыки», постоянно посещавшей его «четверги», и практически «влюбился» (впрочем, как все, знавшие его более или менее близко) в Николая Николаевича, непререкаемого авторитета для своего гениального брата, привлекавшего благородством, добротой, кристальной честностью, а также ореолом трагизма, которым окружала его болезнь, вскоре приведшая к преждевременной смерти. Но наиболее важным, конечно, было общение с Львом Николаевичем, находившимся на развилке и своего духовного пути, и литературной карьеры, представавшим ещё в виде франта «в новой бекеше с седым бобровым воротником, с вьющимися длинными тёмно-русыми волосами под блестящею шляпой, надетой набекрень, и с модною тростью в руке»³⁶³, о котором Николай периодически сообщал: «Левочка опять надел фрак и белый галстух и отправился на бал»³⁶⁴.

Толстой нравился Фету и раньше, во время общения с «весёлым обществом», независимыми суждениями, но сблизиться с ним поэт не пытался; теперь же возникла настоящая дружба. В письмах этого времени граф обращается к своему адресату «драгоценный дяденька», «дяденька Фетинька» и даже «душенька дяденька Фетинька». Фет, по-настоящему восхищавшийся писателем, называл его сдержаннее: «милейший Лев Николаевич», иногда «голубчик Лев Николаевич». Толстой чрезвычайно высоко ценил творчество Фета и ещё до их сближения в письме Боткину от 12 июля 1857 года выразил неподдельное удивление и восхищение: «И откуда у этого добродушного толстого офицера берётся такая непонятная лирическая дерзость, свойство великих поэтов»³⁶⁵. Он даже брался протежировать Фету, не раз рекомендуя Некрасову публиковать его лирику.