Афанасий Фет

Великий князь воспринял эти «рассуждения вслух» не без удивления желанию не служащего человека получить чрезвычайно почётное придворное звание, но благосклонно и отвечал 4—5 июля 1888 года: «Нечего и говорить, что Ваши чаяния и заветные желания мне не только понятны, но и близки, так как всякая милость или внимание, оказанные Вам с высоты Престола, заставили бы меня радоваться радости дорогого моего наставника. Не могу ответить Вам положительно, по крайней мере в настоящее время, осуществимы ли Ваши надежды в том виде, в каком Вы мне их излагаете; но не сомневаюсь, что Вы забыты не будете и что всё возможное и не противоречащее придворным преданиям и обычаям будет исполнено. Может быть, буду я поставлен в возможность сообщить Вам об этом более подробно и ясно, а пока могу только сказать, что от души Вам сочувствую»⁶⁰³.

Фету было пожаловано звание камергера. Произошло это не в день его юбилея, поскольку, как писал поэту верный Новосильцев, тоже хлопотавший о придворном звании для приятеля (в хлопотах участвовал и граф Алексей Васильевич Олсуфьев), государь не хотел, чтобы это звание стало «наградой». Император сделал Фета камергером 26 февраля 1889 года, в день своего рождения: как сообщил поэту Новосильцев, «почтил своим выбором русского помещика, о котором много слышал и которого почитает как поэта и как “деревенского жителя”, который дворянин русский в “ Корнях”»⁶⁰⁴.

Близкие люди восприняли это событие неоднозначно. Супруга Льва Толстого 2 марта писала сдержанно: «Сегодня прочла в газетах о пожаловании Вам камергерства, с чем поздравляю Вас, Афанасий Афанасьевич, если Вам это хоть немного приятно, хотя Вас, поэта, наградить нельзя, Ваша заслуга выше всех земных наград; заслуга в том, что Вы властвуете над нашими душами»⁶⁰⁵. Великий князь Константин Константинович 27 февраля прислал телеграмму: «С великой радостью узнал об оказанной Вам монаршей милости и спешу поздравить Вас от всего искренно привязанного к Вам сердца»⁶⁰⁶. Либерал Полонский поздравил в своём духе — осторожно и как бы без желания вмешиваться и судить: «Если ты доволен, то и я доволен. Принадлежи я к какой-нибудь архи-демократической или архи-радикальной партии, я, разумеется, надулся бы на тебя и вознегодовал бы; но я человек свободный и ни к какой партии никогда не принадлежал и принадлежать не могу»⁶⁰⁷. Чистую и беспримесную радость выразил Майков: «Ура! Ура! Сейчас прочёл в “Правительственном вестнике”, что ротмистр Шеншин пожалован в камергеры и кричу: ура! ...награждается доблесть и заслуга под знаменем чистой поэзии. Без этой санкции не полон был бы твой юбилей»⁶⁰⁸.

Сам юбиляр был чрезвычайно доволен монаршей милостью. Злые языки говорили даже, что он приобрёл привычку любоваться в зеркале собой, облачённым в новый мундир. Нужно было отправляться в Петербург — благодарить императора за оказанную милость. Фет провёл в столице с 13 по 18 марта 1889 года, съездил в Гатчину и был среди других удостоившихся монаршей милости представлен Александру III. Император произвёл на поэта сильное впечатление. «Глаза Императора самые выдающиеся во всём Его лике. За исключением глаз Николая Первого, я никогда не встречал таких царственных, громадных, ясных и могущественно спокойных глаз, как у Александра III»⁶⁰⁹, — писал он великому князю 24 апреля. Фет повидался с Полонским и его супругой, посетил его известную «пятницу», причём стал там своеобразным деликатесным блюдом, на которое хозяин специально созвал гостей. Так, ещё 14 марта Николай Лесков писал знаменитому художнику Илье Репину: «В пятницу 17 марта у Полонского будет старец Афанасий Фет. Любопытно. — Полонский просил, не зазову ль я Вас? Очень зову. Не придёте ли посмотреть на это “чудище обло, озорно, стозевно”»⁶¹⁰. (Фет отзывался о Репине: «Не люблю я этих русских гениально-дубовых размахал»⁶¹¹).

Побывав на вечере в доме, считавшемся одним из центров культурной жизни столицы, Фет написал его хозяину 28 марта уже из Москвы: «Ты совершенно прав, назначая определённый день; но так как из гостей твоих мне знакомы не более одной трети, то я и не могу судить, насколько они являются в остальных двух третях сочною начинкою твоего дружеского пирога и не сидят ли только для счёта в промежутках между одною третью. Когда я здоров, то обычно я три раза в неделю не обедаю дома. Зато от четырёх и редко до восьми человек обедают у нас каждую среду и воскресенье. Это, конечно, увеличивает стоимость нашего обеда в два раза от десяти до двенадцати рублей в неделю. Говорю это для того, чтобы сравнить расход с твоею Пятницей, на которой разные блага земные уплетают пятьдесят человек и, считая фрукты, освещение, мясо, торты, чай, варенье, — подобное угощение при всём мастерстве невозможно устроить менее двадцати пяти рублей, что в месяц составляет сто рублей лишнего расхода. Если это народ нужный, то я умолкаю»⁶¹².