Я сперва даже не понял, что мы уже летим. Только ипподром вдруг пошел вниз, уменьшаясь. Я в этот момент даже немного (сильно, на самом деле!) испугался. И с силой сжал ягодицы, чтобы не испачкать случайно сидение и форму. И в этот момент Вика вдруг подняла вверх обе руки и закричала «Ура! Летим!» И мне стало стыдно за свой испуг. Так что я тоже перегнулся через борт и взглянул вниз. Вид сверху был совершенно потрясающий: тщательно расчерченный прямыми улицами, бульварами и проспектами город, перечеркнутый извилистыми речками и каналами, через которые черточками проходили многочисленные мосты. А еще куча куполов церквей и соборов, сияющих, даже в редкий дождик, сусальным золотом. Мелькнула, где-то сбоку, прямая линия Невского, а затем аэроплан врезался в нависающие над нами серые, косматые облака. Вблизи они ощущались, как сплошная полоса мокрого тумана, и видимость сократилась до концов крыльев.
Но продолжался такой «полет на ощупь» недолго. Пара минут — и аэроплан, прорвав серую пелену, выскочил на простор. А вот это было здорово! Мы взлетели выше облаков! Сверху неясная всегдашняя хмурь представляла собой почти сплошное, кипенно-белое, поле. Над которым простиралось ярко-голубое небо, без единого облачка. И освещалась эта идиллическая картинка ярким, почти летним (никогда такого яркого в Питере не видел!) солнышком. Перегнувшись через невысокий бортик, рассмотрел чуть внизу бегущую седом по облакам, крестообразную тень от нашего аэроплана. Впереди умиротворяюще трещал двигатель, а пропеллер слился в полупрозрачный круг. В общем, красота! Если бы еще не бросало время от времени в «воздушные ямы», вообще бы благодать была.
Единственная проблема: сплошное поле из облаков не давало рассмотреть землю. Скучно было! Через полчаса, примерно, я опустил голову в шлеме на руку, уложенную на бортик, и уснул.
Проснувшись через пару часов, обнаружил, что облачность под нами исчезла, а внизу, почти точно по нашему курсу, проходит широкая дорога, по сторонам от которой разбросаны там и сям игрушечные домики. А на самой дороге видны игрушечные экипажи и телеги, почти не движущиеся. Чуть в стороне проходила чугунка, по которой не спеша катил паровоз с такими же игрушечными вагончиками. Кое-где местность пересекали извилистые русла рек, а чуть дальше от дороги почти всю местность скрывали зеленые пятна лесов и рощ. А чуть впереди был виден с высоты какой-то город.
Недоумевая, что меня разбудило, я сладко потянулся... и тут расслышал, что в равномерный ранее треск двигателя вкралась какая-то новая нотка. Не то мелкие взрывы, но то дополнительный стук.
— Двигатель барахлит! — крикнул нам, обернувшись, авиатор. — Может остановиться! Ничего страшного, это масляный фильтр! Не любит долгой работы!
В этот момент мотор кашлянул особенно сильно... и заглох! Прозрачный круг пропеллера сперва потускнел, потом распался на части и вдруг винт завис в воздухе. Вика, на всякий случай, завизжала. Но это не слишком помогло. Зато теперь при разговоре не нужно было перекрикивать треск мотора.
— Мы что, падаем? — заорал я, перекрикиваявизг Вики и свист воздуха.
Глава 22
— Мы что, падаем? — заорал я, стараясь перекричать визг Вики и свист воздуха.
— Нет, пока просто планируем. Ничего, вон впереди какой-то город. Судя по маршрутному листу, Касимов. Там сядем, спокойно сменим фильтр... Говорил же я им, покупайте французский! Так нет, «отечественный дешевле»! — ворчал, кого-то передразнивая, авиатор. — А я ведь говорил, что он верст пятьсот пройдет и сдохнет! Да Вы, девушка, не переживайте так. У нас планёр отличный, мы и без мотора и лететь, и садиться можем. Сам Сикорский планёр рассчитывал! И долетим, и сядем! А, может быть, и двигатель сумеем починить!
— Каким образом? —перестала визжать Виктория.
— Да самым обыкновенным, народным!
С этими словами авиатор встал на своем месте и перебросил ногу через ограждение. Выбрался со своего места, отправив аэроплан в свободный планирующий полет, подобрался снаружи к кожуху расположенного спереди двигателя, и изо всей силы ударил рукой куда-то внутрь. А затем потянулся вперед, держась за какую-то растяжку, и крутанул рукой пропеллер.
К моему удивлению, мотор тут же отзывчиво затарахтел, и пропеллер опять превратился в размытый круг. Авиатор же снова забрался на свое место и потянул какие-то рычаги, корректируя курс.
— Ну вот, я же говорил! — обернул он голову в нашу сторону. — Техника, хоть и заграничная, а чинится русскими народными методами. Но сесть все равно придется, чтобы фильтр сменить. Четверть часа потеряем, не больше!
И мы понеслись к земле. Сели на какое-то картофельное поле. Трясло при посадке знатно, но ничего, кажется, не отвалилось. Авиатор предложил нам сойти и размять ноги: мол, лететь осталось всего ничего, если через Шацк, то меньше двух сотен верст. Мигом домчим!