Афера

— Если вам придется обратиться к Хеннингсу, действуйте через меня. Не обижайтесь, Фэлкон, но мы с Борманом хотим сохранить это дело в секрете до момента официального объявления. Нам надо быть в курсе всего, чтобы, если возникнет какая-либо утечка, мы поняли, откуда уши торчат. Вы работаете в Южном Национальном не слишком уж давно. И мы еще не очень хорошо вас знаем. — Барксдейл выпустил еще одну струйку дыма. — Добьетесь удачи в этом деле — и мы узнаем вас ближе. Совсем близко. Для вас лично стоимость работы выражается суммой в пять миллионов долларов. Пять миллионов, звание директора-распорядителя и должность руководителя группы по слияниям. Разве плохо будет помахать всем этим букетом перед носом Грэнвилла Уинтропа? — Видя, что стрела попала в цель, Барксдейл на мгновение умолк. — Компьютер и все остальное доставят вам домой завтра в полдень. Адрес: Восемьдесят вторая улица, 232, квартира 1004, верно?

Фэлкон поднял брови. Эти люди основательно покопались в его жизни. Весьма основательно. Они знают, на какие кнопки нажимать и когда. Он, Фэлкон, недооценил их, и это не радовало его. Чего не скажешь о пяти миллионах. А равно — о возможности вернуться в игру.

* * *

Туалеты для высшего эшелона Южного Национального были поистине великолепны — души, сауна, плитка с мозаикой и, в придачу ко всему — седовласый господин, который весь день только тем и занят, что выдает полотенца да собирает долларовые банкноты. Фэлкон пустил горячую воду и подставил ладони. Он тянул время. Ему не хотелось возвращаться в прокуренный кабинет Барксдейла. Но оставалась еще куча дел.

В зеркале Фэлкон заметил, как в туалет открывается мраморная дверь. Вошел высокий темноволосый мужчина с сильно загорелым лицом. На мужчине была сорочка в голубую полоску с белым воротничком и туго затянутый галстук. Уоллес Борман. Фэлкон узнал его по фотографии на второй обложке брошюры, содержащей годовой отчет о деятельности Южного Национального.

Борман едва заметно кивнул Фэлкону, но не вымолвил ни слова. Не меняя бесстрастного выражения лица, он встал рядом, закатал рукава и подставил ладони под струю воды.

Фэлкон украдкой посмотрел в зеркало на левую руку Бормана — есть ли обручальное кольцо? Он знал, что Борман женат, но по тому, как мужчина носит обручальное кольцо, о нем многое можно узнать, и еще больше — если не носит. Но, не успев добраться до цели, взгляд Фэлкона задержался на правом предплечье Бормана. Там было явно нечто необычное. Поначалу показалось — небольшая родинка. Эндрю присмотрелся. Нет, не родинка. Слишком четко очерчена и практически впечатана в кожу. Что-то другое. Татуировка? Клеймо? Тут Фэлкон заметил, что и Борман наблюдает за ним в зеркало. Он поспешно отвел взгляд. И где-то глубоко в тайниках мозга зашелестел едва различимый, отдаленный голос, выговаривающий пока невнятные слова.

Глава 11

Шэрон Крус незаметно присела у края длинного стола в конференц-зале. Совсем скоро к ней будет приковано внимание всех присутствующих, и это не приводило Шэрон в восторг. Для адвоката подобное необычно, ведь участники судебного действа по определению неизменно находятся в центре внимания. И действительно, ей удавалось спокойно стоять перед незнакомым судьей, враждебным жюри присяжных, прессой, предубежденной публикой и упрямо, без тени сомнения в своей правоте отстаивать невиновность своего клиента или утверждать виновность клиента противоположной стороны. Но перспектива выступления перед партнерами юридической конторы так нервировала Шэрон, что, услышав, как называют ее имя, она едва не потеряла дар речи.

Дело в том, что Шэрон было далеко не безразлично их мнение. Она хотела признания. Если присяжные объявят, что ее клиент виновен, значит, так тому и быть. Шэрон сделала все от нее зависящее, а чего еще можно ожидать от адвоката? Но если Шэрон не удастся сразу же произвести впечатление на партнеров, ей конец.

Со своего места она видела, как блестят на полуденном солнце воды Балтиморской гавани. Гавань располагалась тридцатью одним этажом ниже конференц-зала известной юридической конторы «Кливленд, Миллер и Прескотт». Шэрон вдруг очень захотелось оказаться внизу, погреться на солнышке. И напротив, совсем не хотелось выступать перед этими людьми.

Даже проработав в конторе девять лет, она не знала точно, как они к ней на самом деле относятся. Шэрон латиноамериканка, они, кроме Гровера Типтона, все белые. Ее вдруг неудержимо потянуло в Нью-Йорк, где люди осваиваются куда быстрее, чем здесь. Но удерживают деньги, которые Шэрон получает, как партнер с трехлетним стажем. Еще два-три года, и у нее хватит средств, чтобы открыть собственное дело. Она обещала себе, что по крайней мере половину своего времени будет тратить за защиту представителей меньшинств, не имеющих средств на хорошего адвоката.