Афера. Роман о мобильных махинациях

– Да нет же, говорю тебе! А насчет возвращаться в квартиру… Знаешь, ведь существуют исключения из правил. Я как раз такое исключение. Я люблю эту квартиру, она очень просторная, я сама ее спроектировала, я в нее столько души вложила, что вот так просто взять и уйти – это не по мне. Да, кроме того, мне и уйти-то не к кому. В эту квартиру моя «двушка» вложена, а к маме как-то не хочется, она у меня пильщица со стажем, так запилит «Лена, зачем ты ушла от мужа?», что взвоешь! А уж снимать квартиру – это точно нет. Все эти условия: мебель не двигать, котов не держать… К черту съемные квартиры и их нахальных хозяев!

Картье поцеловал ее в шею, и она сразу вся растаяла, замурчала и прижалась к нему посильней.

– Сюсюк, – прошептала, – мой самый-самый любимый.

– Слушай, – после небольшой паузы, вызванной страстным поцелуем, спросил ее Картье, – скажи мне, только честно, вы же все-таки спите иногда?

Она поднялась на локте и отвела назад свободную руку, сжав ладонь в кулак, словно для удара:

– Сейчас ка-а-к врежу тебе. Больно!

– Ну ладно, ладно, – принялся успокаивать ее Картье, – просто для меня это очень важно. Ты можешь быть только моей, а если в твоем саду гуляет еще кто-то, мне лучше просто этого не знать. Убью! – заявил он совершенно серьезно.

– Кого? – Лена даже отпрянула от него немного, кажется испугалась.

– Кого? Не знаю… Я ревнив, Ленка.

– Знаешь, я не стала тебе этого говорить, а сейчас все-таки скажу, раз уж ты начал об этом. Тогда, в Барселоне, он стал меня домогаться, мол, «ты же моя жена» и все такое. Знаешь, что я ему сказала? – Она убрала прядь волос со лба. – Я сказала ему: «Знаешь, за все это время я научилась удовлетворять сама себя так, как никто во всей Москве. Думаю с моим нынешним уровнем ты меня разочаруешь, так что не стоит и начинать».

Картье расхохотался:

– Филигранно! А он что?

– Да он обалдел, когда услышал. Я думала, его парализует от такого унижения. Но он быстро оправился, покашлял в кулак, поиграл желваками и назвал мою остроту неумной.

– И все?

– И все.

– Мило. Очень мило. Скажи, а не дарил ли он тебе мягких игрушек? Не называл ли «зайкой» и «малышом»?

– О, господи Иисусе, нет.

– Ну тогда и я не стану, раз тебе не нравится, – заявил Картье, но Лена запротестовала:

– Вот еще! Почему это ты не станешь? Знаешь, есть разница, когда тебя называет «зайкой» этот зануда или называешь ты. Мне было бы приятно.

– Заинька, мы должны будем твоего супруга на терке нашинковать, чтобы каждая соломинка, из него получившаяся, обратилась бы в денежку. И это не шутка. Я не случайно распрашивал тебя, задавал тебе все эти вопросы, чтобы понять, не включишь ли ты заднего в самый ответственный момент, когда наступит или пан или пропал. Он доверчив, в этом его главная ошибка. Он добряк, это его погубит. Нам с тобой нужно думать только о нас с тобой. Все, кто вокруг нас, – лишние люди, которые делятся на создающих проблемы и несоздающих, но таковых, к сожалению, мало. Мистер Штукин из первой категории, он создает проблему уже одним своим присутствием. Короче, Лена, ты готова вместе со мной сыграть с Костиком в неравную игру? Мы победим, я верю. За нас весь ад со всеми чертями, – полушутя-полусерьезно скаламбурил Картье.

– Ну… Готова, – как-то не очень уверенно ответила Лена и осторожно положила голову на его плечо. – Скажи, ты же не хочешь сделать его совсем нищим? Ты же не хочешь его смерти?

– Нет, разумеется! – откровенно солгал Картье. – О чем ты? Так…

Он растерялся. Впервые за все это время, что шел к своей цели, к обогащению. Значит, она все же немного, но любит его. Хотя в таком деле степень не имеет значения. Значит, она его любит. Все еще любит… Значит, она ему не союзник.

– Лена, кажется, нам уже пора. – Он взял с тумбочки часы, приствистнул: – Ого! Время-то! Счастливые часов не наблюдают. Ты это… Забудь, что я говорил. Это я так… В порядке бреда, – и с этими словами встал и принялся натягивать трусы.

– Виктор, давай поговорим начистоту, вернись, пожалуйста, у нас еще два оплаченных часа вообще-то. – Тон Лены из неуверенного превратился в твердый и даже приказной. Пожав плечами, он подчинился, хлопнулся в трусах на кровать.

– Что?

Всем своим видом он хотел показать ей, что она его обидела. Очень обидела, до глубины души. Обманула. Предала. Хотел дать ей почувствовать ее вину, в душе обливаясь потом и будучи не в силах поверить, что вот так просто все, что он с таким радением выстраивал, может рухнуть, как пресловутый карточный домик, который никто никогда не строил, но все о нем только и говорят в подобных случаях.