— Не в этой жизни, приятель, — похлопал я его по плечу.
— Откуда тогда?
— Добрые люди поделились. Тебя тоже оденем попозже. Почувствуешь себя другим человеком.
— Мне кажется, это чересчур. А вдруг Крис узнает правду.
— Не узнает. Таких как Крис, я на завтрак ел ещё лет десять назад.
— Сколько же тебе лет?
— А сколько дашь?
— Вначале я думал, мы ровесники. Но чувствую, что ты старше. А иногда, как сейчас, что сильно старше. Так сколько тебе?
— Сколько есть, все мои. Не морочься на эту тему, — уклонился я от ответа.
Груз прожитых лет, он такой. Его не пропьёшь и не скинешь, даже если очень захочешь. Когда я выпускаю на сцену внутреннего мента, люди пугаются не столько красных корочек, сколько взгляда, которым сопровождается их явление. Когда я представляюсь майором в свои биологические двадцать три, то смотрю людям в глаза, и они верят.
Я уже совсем собрался ехать на химкомбинат, как раздался звонок. Николаич.
— Я тут навёл справки. Никаких обысков по данному адресу не производилось. Фамилия Волох в базе данных не фигурирует, в поле зрения правоохранительных органов не попадала.
— Что и требовалось доказать. Спасибо.
— Что делать будешь?
— Искать. Что-что, а это я умею.
— По Барсукову…
— После праздника, сказал же.
— Помню. Я о другом. Похоже, он начал осторожничать. Ни разу при мне больше не таскал деньги из карманов.
— А может, перевоспитался?
— Да нет. По-моему, он что-то новое придумал.
— Что именно?
— Толком не уверен, но кажется, у него появился сообщник.
— Ну-ка, отсюда подробнее.
— Доказательств нет, сразу говорю, слово там, слово тут, ряд совпадений. Вчера его узнал один из пьяных, полез с дружескими объятиями. Миша его, конечно заткнул, а утром сказал, что зуб болит и ушёл якобы к стоматологу. А у мужика ни копейки при себе не оказалось. Пару раз он принимал вызовы, и люди, которых по этим вызовам привозили, были абсолютно пусты, хотя наутро утверждали, что были при деньгах накануне, называли какого-то товарища, с которыми обмывали получку, премию и прочее подобное. А за одним прибежала жена, доказывала в слезах, что мужа ограбили во время попойки, потому что он при себе имел деньги на шубу и внезапно загулял с неизвестными личностями.
— Интересные вещи рассказываешь, Стёпа. Придётся наш план скорректировать, но так даже лучше получится. Удвой бдительность и пристально последи за нашим Барсуком. Нужно нарыть фактов.
— Я постараюсь.
— Постарайся, друже. Не хочется попасть впросак при попытке поймать его с поличным.
— Ну и вы там не спите, как-то готовьте почву.
— Упрёк слышу я в голосе твоём. Поспешишь — людей насмешишь. Толку с этой почвы, если он изменил схему. Твои подозрения к делу не пришьёшь, сам понимаешь. Существует ли преступный сговор? Или честный парень Миша Барсуков усовестился и встал на путь исправления? А ты хочешь очернить товарища.
— Да я!..
— Ты, ты. И я тоже. Но для подготовки операции нужны факты и какое-никакое время. Так что, будь другом, нарой мне на него чего-нибудь более существенного. И про предыдущую мою просьбу не забудь.
— Какую?
— У тебя склероз? Вчера только говорили.
— А, про то, откуда тебя привезли? Так с той сменой мы ещё не пересекались. Сегодня вечером.
— Звони сразу, как что-то прояснится. Договорились?
— Конечно.
Переодевшись и захватив удостоверение журналиста, я двинулся в родные пенаты. Соседка тётя Маша уже ждала меня.
— Егор! — рявкнула она из окна, когда я был ещё на подходе.
Обычно так домохозяйки обращаются к нерадивому мужу или сыну-двоечнику. Я не был ни тем ни другим, поэтому резонно проигнорировал рык и спокойно поднялся на этаж.
— Егор! — перегородила решительно настроенная женщина площадку. — Ты почему дома не ночевал?!
Напрасно, напрасно она так. Я ведь могу и ответить.
— Чего молчишь?
— Думаю, вас сразу огорчить или повестки дождаться?
— Какой повестки? — выпучила соседка глаза.
— В милицию, вестимо. За соучастие в ограблении моей квартиры.
— К-как?
— Т-так. Кто им дверь открыл?
— Егорушка, да ведь я вспомнила. Милиция это была, точно милиция. Строгие такие ребята. А про форму это Генка напутал. С бодуна был, чего с него взять-то.
— Э нет, тётя Маша, не было никакого обыска, чистой воды грабёж.
— Но ведь ничего не пропало.
— Откуда вам знать?
— Да ведь я опосля них проверяла, всё ли на месте. Хрусталь стоит. Вазу разбили разве что. Я и не догадалась осколки сохранить. Замела, да и вынесла сразу. Телевизор твой в починке, ты же помнишь? Генка сказал, с головой у тебя неладно. Ковёр на стенке цел. И даже иконка бабушкина с серебряным крестиком, что за ковром спрятана, уцелела. Что ещё ценного? А, радиоприёмник. Но ты мне его сам давал.
— Складно поёте, — оценил я вдохновенный спич соседки.
— Это я пою?! — взвизгнула она. — Говорили тебе, не доведут до добра эти ваши разговорчики. Чего теперь обыску удивляться?
— Какие разговорчики? — насторожился я.
— С дедом Матвеем. Весь двор слышал, как он тебе на советскую власть жалуется. Это тоже не помнишь? Ну, дело твоё, а только органы всё видят и слышат. Уши-то и у стен есть.