Аферист Его Высочества

– Слушаюсь, шеф, – шутливо ответил Давыдовский. И начал: – Как я уже сказал, Цецилия Августа являлась младшей дочерью великого герцога Баденского Леопольда и великой герцогини Баденской Софии Вильгемины, урожденной принцессы Шведской. Кроме того, она приходилась двоюродной сестрой покойной императрице Елизавете Алексеевне, урожденной принцессе Луизе Баденской. Родилась в сентябре одна тысяча восемьсот тридцать девятого года в городе Карлсруэ графства Баден в Германии. Выросла в жестких спартанских условиях, если не сказать в бедности, о чем, как говорят в придворных кругах, ничуть не сожалеет. Остра умом и на язычок, характер имеет настойчивый и сильный. Не ладит с императором и его супругой именно из-за ее характера. Считает, что Александр Третий обходит вниманием ее шестерых сыновей и дочь. Государь-император, в свою очередь, к ней не благоволит. Шах привел мне одно изречение государя-императора, сказанное о супруге Михаила Николаевича с явно нескрываемой досадой: «Вот, – мол, – великую княгиню Ольгу Федоровну все признают умною женщиной. В чем же выражается этот ум? Сплетничает и читает пустейшие романы, а никаким серьезным делом заниматься не желает».

– Это так? – спросил Африканыч.

– Она и правда не обременена ни единой государственной или общественной обязанностью. И признает за собой лишь одну-единственную обязанность – служить мужу. И, конечно, детям…

– Вот это правильно! – неожиданно произнес Огонь-Догановский. – Нечего бабам мешаться в государственных делах и в делах общества. Без их куриных мозгов как-нибудь разберутся. Пусть рожают детей, воспитывают их, следят за порядком в доме и ублажают мужа. Все! – Алексей Васильевич в подтверждение правоты своих слов даже рубанул рукой воздух.

– Да ты домостроевец, старый, – так отреагировал на нежданный выпад Огонь-Догановского Африканыч. – Причем ярый!

– И что? – запальчиво спросил старейший «Червонный валет». – Так раньше и было. Зато порядок имелся…

– Предлагаю на этом завершить дискуссию относительно «женского вопроса», – подвел Сева черту под спором между Огонь-Догановским и Африканычем. – Продолжай, Павел Иванович.

– Благодарю вас, – почтительно поклонился в сторону Долгорукова Давыдовский. – Итак, – он повысил голос, – я продолжаю… Великая княгиня Ольга Федоровна помогала мужу на Кавказе; помогает и теперь, когда он является председателем Государственного Совета. Но помогает порядком и теплом в доме, безукоризненным воспитанием детей и любовью к нему. Похоже, она души не чает в нем, как и он в ней.

– Просто идиллия, – снова встрял со своей репликой Огонь-Догановский.

– Похоже, – отозвался на его слова Африканыч. – И самое печальное в том, что так действительно бывает.

– У кого-то, но не у нас, – заметил на это Давыдовский.

– Это уж да…

– А еще великая княгиня страстно любит живопись, – продолжил свое повествование Павел Иванович. – Особенно представителей венецианской школы эпохи Высокого и Позднего Возрождения. И без ума от Тициана…

Долгоруков вскинул голову:

– Насколько без ума? – быстро спросил он.

– Настолько, что полтора года назад она отдала за одну из картин Тициана сто пятьдесят тысяч рублей. Хотя картина стоила не более ста десяти тысяч. Просто наглый продавец, зная ее любовь к Тициану, затребовал много больше настоящей стоимости картины, ссылаясь на то, что обещал ее другому. Кажется, какому-то немецкому герцогу. И великая княгиня согласилась на предложенную цену, не торгуясь. Уж очень ей хотелось иметь у себя еще одного Тициана.

– А что это была за картина? – спросил Сева.

– Это была… – тут Давыдовский вынул из кармана памятную книжку, открыл ее и прочитал: – Это был портрет папы Юлия Второго, датируемый серединой сороковых годов шестнадцатого столетия. Небольшая такая картина на дереве, написанная маслом…

– Так-так… – задумался о чем-то Долгоруков.

– У тебя будут еще ко мне вопросы? – спросил Севу Павел Иванович.

– Что?

– Тебе еще какая-нибудь информация о нашем фигуранте нужна?

– Нет. Благодарю тебя, – в раздумье произнес Всеволод Аркадьевич. – Ты выполнил свое задание превосходно.

– У меня будет вопрос, – подал голос Ленчик.

Все опять повернули головы в его сторону.

– Задавай, – сказал Долгоруков, с трудом отвлекшись от каких-то своих мыслей.

– Я понял, что мужик, о котором вы говорили ну, Тициан… старинный художник. И его картины ныне дорого стоят. Но что это за эпохи такие – Высокого и Позднего Возрождения?

– А ты уверен, что хочешь это знать? – спросил Всеволод Аркадьевич.

– Уверен, – ответил Ленчик. – Вы же все об этом знаете?

– Ты прав, – неопределенно ответил Долгоруков. И добавил, глядя на Неофитова: – Африканыч, чуть позже просвети нашего юношу касательно означенных эпох.

Неофитов кивнул. Посмотрел на Ленчика, затем перевел взгляд на Долгорукова. Следом за ним выжидающе посмотрел на Севу Огонь-Догановский. Ленчик и Давыдовский уже не сводили с него своих взоров.