Аферист Его Высочества

– Вот, – объявил с порога Неофитов, передавая Долгорукову картину и фальшивые документы, удостоверяющие ее подлинность. – Сизиф сделал все в лучшем виде.

– Как он там? – поинтересовался Всеволод Аркадьевич, рассматривая «сизифо-тициановское» творение и приходя в восторг от увиденного. Картина и в самом деле получилась великолепной.

– Пьет, – коротко ответил Африканыч, располагаясь в кресле и принимая из рук Ленчика кофей.

– Жаль, – сухо произнес Сева, – человек он небесталанный.

– Э-э, нет, – не согласился с шефом Африканыч. – Он талантлив, несомненно. Видел бы ты, как он, – Неофитов кинул взгляд на картину, – ее писал. Это прямо-таки сюита. Рапсодия. Кантата…

– Да, картина замечательная, – согласился Долгоруков. – А что так долго? Мы здесь извелись все.

– Не все, – заметил на это Огонь-Догановский. – Это ты, Сева, весь извелся…

– Почему так долго? – Африканыч на мгновение задумался… – Потому что он писал, как Тициан.

– Ладно. Давайте думать, как мы подменим картину, – перешел к делу Всеволод Аркадьевич. – Висит она в кабинете Лихачева. Он едва ли не пылинки с нее сдувает и вряд ли пустит туда постороннего человека…

– Может, пожар? – предложил Давыдовский. – Ты приходишь к нему с визитом, а тут – пожар. Надо спасать самое ценное. Заваруха, паника, беготня, дым… И в это время ты подменяешь картину.

– Для этого мне надо хоть на пару минут оказаться в кабинете одному, – в раздумье произнес Сева.

– Стало быть, кто-то должен отозвать Лихачева из кабинета, – сказал Огонь-Догановский.

– Кто? – спросил Ленчик и обвел присутствующих взглядом.

– А кто может это сделать не из домашних? – спросил Давыдовский.

– Фараон! – выпалил Ленчик.

– Верно, – поддакнул самому младшему из команды Долгорукова самый старший.

– А что? Приходит полицейский и просит на минуточку выйти. Дабы поговорить с Лихачевым наедине по весьма неотложному делу. И Сева остается в кабинете один, – быстро сказал Африканыч.

– А причина разговора? – с интересом посмотрел на Неофитова Всеволод Аркадьевич.

– Ну-у… придумаем, – ответил тот.

– А кто будет фараоном? – спросил Ленчик.

На время стало тихо.

– Мне кажется, Павел Иванович вполне справится с этой ролью, – посмотрел на Давыдовского Огонь-Догановский.

– Ты уверен, старый? – буркнул в ответ «граф».

– А то! – усмехнулся Алексей Васильевич. – Ты просто прирожденный полицейский. И статью, и норовом.

– Ну, спасибо тебе, дружище.

– Не стоит, – ухмыльнулся в ответ Огонь-Догановский.

– А какую должность мы ему придумаем? – спросил Африканыч. – И в каком он будет ранге?

– Частный пристав, – ответил Долгоруков. – В чине, скажем… – он придирчиво посмотрел на Давыдовского, – надворного советника.

– Не слишком ли высокий чин будет для пристава? – спросил Огонь-Догановский.

– Думаю, нет, – ответил Всеволод Аркадьевич. – И вполне в соответствии с возрастом.

– Хорошо, – согласился самый старший из бывших «валетов».

– Хорошо-то хорошо, – заметил Давыдовский. – А ежели Лихачев знает в лицо своего частного пристава? Знает квартальных надзирателей? Если он также знаком с полицмейстером и его помощником? Наверняка им известно про его коллекции, которые являются лакомым куском для воров и налетчиков. И они бывали у него, давали какие-то советы по охранению особо ценных раритетов. И тут заявлюсь я… А кто я? Пристав другой части? Почему же я не на своем участке? С какой стати прихожу в частный дом без вызова или предварительной договоренности? Что за дело у меня, полицейского, до собирателя старины? – Павел Иванович окинул взглядом присутствующих: – Не подумали, судари, об этом?

– А ведь он прав, – сказал Африканыч.

– Конечно, прав, – согласился Долгоруков. – Поэтому мы поступим иначе.

– Как? – быстро спросил Ленчик.

– Да, как? – посмотрели на шефа Огонь-Догановский и Давыдовский.

– Что, родился новый план? – поинтересовался Неофитов, уже готовый слушать предложения шефа.

– Родился, – хитро улыбнувшись, ответил Долгоруков.

– И? – Все четверо уставились на Всеволода Аркадьевича.

– Стало быть, – начал Сева, – мы поступим так…

Глава 17. Подмена, или Инкогнито из Петербурга

Стук в дверь прервал разговор Андрея Федоровича с его новым знакомцем со звучной фамилией Долгоруков. Впрочем, «новый» было уже не актуально. Всеволод Аркадьевич перешел в категорию просто знакомцев и все более и более нравился Лихачеву. За его обходительность, тонкое чувство такта, уважительное отношение и, главное, что смотрел в рот Андрею Федоровичу, когда он давал советы касательно коллекционирования предметов старины. Ведь многим нравится, когда им «смотрят в рот». То есть слушают с крайним вниманием, благоговением и почтением.