Отец так убедительно рассказывал о Кении, как будто провел там половину жизни. Это удивило меня. Такие подробности, какими сыпал он, невозможно придумать. Должно быть, он слышал истории об Африке от кого-то, кто долго жил там. Отец рассказывал нам о белых авантюристах, которые бродили по Черному континенту в поисках приключений, о гордых воинах массаях, о бескрайнем звездном небе над головой, о редких болезнях, о коррумпированных чиновниках и бесполезных усилиях понять характер Африки и разглядеть ее настоящее на пути, который она совершает из прошлого в будущее. Вондрашек организовал в Кении сафари для богатых туристов и открыл торговлю слоновой костью. Во всяком случае, так он говорил, но я не верила ни единому его слову. Однако мне очень хотелось, чтобы все это было правдой, чтобы наша семья — мама, отец и я — жила в Кении, на принадлежащей нам ферме. По воскресеньям мы ходили бы в церковь и исповедовались в мелких прегрешениях.
Клер заявила, что хотела бы также посетить Танзанию, чтобы своими глазами увидеть проводимый там социалистический эксперимент. Отец снисходительно улыбнулся и сказал, что все социалистические эксперименты в Африке уже потерпели неудачу. Он воображал, что ему достоверно известно все на свете, именно поэтому он, наверное, так любил лгать. Отец говорил, что ложь — это инструмент, который устраняет диссонансы и играет первую скрипку в финансовых делах и в любви.
Клер, судя по всему, не была расположена вступать в дискуссию об африканском социализме. Она стала расспрашивать меня о работе, и я ответила, что работа доставляет мне большое удовольствие. Я назвала своих коллег милыми людьми и рассказала несколько смешных историй из жизни нашего ресторана. Конечно, я и словом не обмолвилась о том, что терпеть не могу запах рыбы и что не выношу владельца ресторана, который унижает своих наемных работников. Другие официантки в отличие от меня выросли в нормальных рабочих семьях, а не в башне из слоновой кости и умели ладить с хозяином заведения.
Я чувствовала себя среди них белой вороной. Я исполняла роль аутсайдера, чтобы у коллег развивалось коллективное чувство классового самосознания. На мою долю выпадали обслуживание самых плохих столиков и дежурство в самые неудобные смены. И я ничего не могла поделать, поскольку бесполезно сопротивляться воле большинства. Работники кухни, мужчины — посудомойка-африканец, повар-словенец и его помощники, — отпускали грубые шутки в мой адрес и делали двусмысленные намеки. И все же я весело воспринимала все происходящее, два месяца работы закалили меня. К концу смены мои ноги гудели, и я начала ценить прелесть обуви на низких каблуках и испытывать смутную ярость к тем, кто находился наверху общественной лестницы. Вондрашек тоже раздражал меня. В семнадцать лет требуешь от тех, кого любишь, совершенства. И когда я смотрела на самодовольного, любующегося Эльбой отца, привыкшего к сытой роскошной жизни, мне хотелось вырвать у него изо рта сигару и потушить о его лоб. Это была бы месть за всех, кого он обманул, за маму, за Клару и особенно за меня саму.
Я так живо представила себе прижатую к его лбу сигару, что почувствовала запах горящего мяса и улыбнулась. Клер, по-видимому, по-своему истолковала мою улыбку и спросила, не лучше ли мне было бы жить здесь, а не в порту в душной комнатке, расположенной над кухней. После ночной смены я едва добредала до кровати и падала без сил. Я сразу же проваливалась в глубокий сон, и мне снились танцующие на тарелках рыбки и сидящие за столиками ресторана люди, которые, открыв рты от изумления, смотрели, как я несу им это диковинное блюдо.
Приходящих в наш ресторанчик трудно назвать посетителями или клиентами, скорее они вели себя как хозяева. Рыбаки, торговцы рыбой, сутенеры, проститутки, швейцары, туристы — одним словом, портовый сброд. Они довольно агрессивно требовали, чтобы за их деньги их обслуживали быстро, качественно и с приветливой улыбкой.
Особенно тяжело было работать в ночную смену. В это время в ресторанчик «Кит» приходили обиженные судьбой, не расположенные к вежливости и любезному обхождению люди. В зале стоял смрад, воняло рыбой, алкоголем и табаком. Пьяные, угрюмые и усталые посетители казались однородной серой массой. Они шумели и ревели: «Девушка!», когда хотели подозвать меня, чтобы заказать выпивку или рыбное блюдо. Завсегдатаи называли меня Фея и вели себя довольно развязно. Но я терпела, когда они лапали меня, потому что получала от них щедрые чаевые. Туристы, напротив, были очень скупыми и норовили обмануть меня. Быть может, они полагали, что другого отношения я не заслуживаю.
В первые же дни моей работы в портовом ресторанчике двое клиентов не заплатили по счету и тем самым лишили меня зарплаты за неделю. Однако я быстро научилась разбираться в посетителях. Я с первого взгляда могла оценить, какие чаевые даст мне тот или иной человек, в какой стадии опьянения он находится, будет ли он приставать ко мне и распускать руки.