Афган

Колька напрягал зрение, пытался разглядеть что-либо в ярких вспышках, мечущихся с одной стороны ущелья к другой и наоборот. Сережка внимательно изучал обстановку в прибор ночного видения, потом матюкнулся и сунул Кольке под нос трофейный американский бинокль. Колька ткнулся носом в специальное углубление и тут же отшатнулся от окуляров. На него вдруг накинулся ствол миномета, выплюнувший очередной снаряд. Колька вновь прильнул к биноклю и отчетливо разглядел в красном свете панораму боя. С левой стороны духи вели минометный огонь из пяти видимых орудий. Снаряды с воем неслись по восходящей траектории и плюхались беззвучно в стойком гуле на правой стороне ущелья, где на нешироком плато метались фигурки людей. Колька никак не мог понять, кто это. Люди на правой стороне огрызались редким огнем автоматов и ружей. Укрыться им было негде, только редкие камни могли служить защитой, но мины доставали всюду. Колька разглядел тропу, заваленную камнями, по которой могли уйти эти люди, по плотный огонь не давал им этой возможности. Сережка толкнул его в бок и махнул рукой назад. Ребята скользнули вниз, поднялись со снега, и Сережка, хохотнув, сказал:

– Во дают душары! Друг друга крошат, ослы...

Колька недоуменно взглянул на него.

– Да какая-то мелкая банда захотела караван пощипать, а те, видишь, по соплям им врезали. Хрен с ними, пусть долбятся, нам же легче потом будет. Ладно, пошли назад.

Колька опять шел за Сережкой. В голове проносились вырванные биноклем эпизоды боя. Он вспомнил взметнувшуюся вверх в снопе пламени фигуру человека, рядом с которой вспух разрыв. Еще одну фигуру, переломленную пополам на камнях засыпанной тропы...

Вернулись к своей группе. Сережка скользнул к прапорщику, доложил результаты, а Колька улегся в свое остывшее ложе.

Белов вышел на связь, в свою очередь доложил результаты разведки: караван имеет семь минометов (углядел же Сережка, посчитал по вспышкам), четыре пулемета, около сорока человек. А вот количество лошадей уточнить не удалось, их духи укрыли за валунами.

С той стороны приказали ждать караван, по возможности уничтожить его своими силами, а к рассвету будут вертолёты.

Белов прошел по цепи, дал приказ пулеметчику ударить по каравану в голову и хвост, минометчикам двух орудий сосредоточиться на центре колонны, тем самым перекрывая пути духам вперед и назад и сея панику в середине. Остальные солдаты должны будут поражать уцелевших автоматным огнем.

Вдали стихал бой. Только поспешно трещали запоздавшие одиночные выстрелы. Тишина.

Колька вглядывался в угол скалы, прикрывавшей поворот тропы. Он вспомнил, как мальчишками играли на развалинах старых домов, окружавших новый район города. Делились на две группы. Устраивали засады. Пуляли друг в друга горохом из прищепковых самострелов и крупой из трубочек. Случалось, дрались. Помнил Колька сладкое чувство безопасности и беспроигрышности, когда пацаны другой армии, ничего не подозревая, пробирались между разрушенными стенами в поисках противника. Колька всегда верховодил своей группой мальчишек, считался самым отчаянным и бесстрашным. По всем правилам военного искусства располагал к себе бойцов, пытаясь предугадать маршрут противника по обе стороны его движения, и, когда «враги» достигали критической точки засады, кричал страшным голосом: «Огонь!». Тут же из щелей высовывались стволы горохового оружия, и противник осыпался со всех сторон жалящими снарядами...

Колька увидел на тропе первую лошадь. Она шла почти вплотную к скале, а по другому краю тропы шагал человек с автоматом на груди. Вслед за первой лошадью показалась вторая. Вскоре весь караван из семидесяти тяжело навьюченных лошадей растянулся по хорошо просматриваемому с места засады участку тропы. Душманы шли весело, разгоряченные успешным боем. Колька примерно прикинул размеры цепи и одновременно с классическим криком прапорщика Белова «огонь!» мысленно дал команду на поражение противника своим пацанам из детства.

Пулеметы и минометы ударили в унисон, разом осветив тропу с остолбеневшими людьми и животными на ней. Колька поймал в прорезь прицела чалмастую голову одного из погонщиков, задравшего ствол автомата вверх, и ударил по ней короткой очередью. Душман взмахнул руками, далеко отбросил от себя оружие и упал под копыта взвившейся лошади.

«Есть» – совсем по-киношному подумал Колька и удивился тому, что ничего, кроме удовлетворения от удачного выстрела, не испытывал.

А караван внизу метался, как совсем недавно металась напавшая на них банда. Люди и кони смешались. Треск выстрелов и разрывов, крики отчаяния, ржание – все это странно возбуждало Кольку. Он водил автоматом по хорошо видным ему целям и, увидев пораженного им человека, с наслаждением всхлипывал: «Есть!»

Забывшись в угаре стрельбы, Колька высунулся из-за камней по грудь, выискивая все новые и новые цели. Вдруг по камням царапнула пуля и с густым упругим воем унеслась вверх.

«Вот черт! – подумал Колька. – Ведь могла же и в меня».