Афган

Прапорщик побежал назад к яме, которую оставил несколько минут назад, но на ее месте увидел дымящуюся воронку с рваными краями, из которой поднимался едкий дым. Духи, уходя в горы, продолжали стрелять, теперь уже из легкого оружия, и пули все еще метались над батальоном. Прапорщик стоя послал длинную очередь из автомата в сторону духов, забросил автомат за спину и достал «Памир». К нему бежал сержант Шинин. Он что-то кричал и размахивал левой рукой, свободной от автомата. Вдруг Шинин рухнул на колени, резко переломился в пояснице, вновь вскочил, закружился на месте, отшвырнул автомат и, схватившись руками за левый бок, ткнулся головой в землю. Прапорщик кинулся к сержанту. Шинин уже лежал на животе, неподалеку от догорающего БТРа, взорвавшегося чуть позже. Белов видел, как камуфляжная материя промокала кровью и отяжелевшая ткань плотно прилегала к телу солдата. Он ножом вспорол куртку Шинина от воротника и резко рванул ткань. На обнажившемся теле солдата у пояса прапорщик увидел пульсирующую, бьющую кровью рану.

Подбежал медбрат с двумя солдатами. Они начали стирать ватными тампонами кровь, мазнули по ране антисептическим раствором и ввели шприц промедола. Затем переложили раненого на плащ-палатку и поволокли его в ту сторону, где собирали всех раненых, недалеко от арыка, потому что вода требовалась беспрерывно. Доктор, капитан Вощанюк, с помощью Шандры перевязывал раненых. Потери были ужасными. От батальона осталось меньше роты. Кроме Шинина, тяжелых не было. Были легкие ранения и контузии. Капитан отправился на КП доложить командиру о потерях.

Прапорщик подошел к группе раненых, увидел среди них троих своих солдат, дал им закурить и попросил подождать вертолет. Потом перешел к погибшим. Солдаты все подносили и подносили тела убитых и укладывали их в длинный ряд, не успевая прикрывать. Белов медленно брел вдоль этого кошмарного ряда, вглядываясь в уцелевшие лица. Узнав своего солдата, на короткий миг останавливался, шептал его фамилию и двигался дальше.

– Алтаев... Эркенов... Салмонавичус... Гогоберидзе... Петровский... – тускло хрипел голос, а мозг фиксировал: – Один... два... три...

Прапорщик насчитал очень много и ужаснулся: от его роты остались только он, раненый Шинин, лейтенант Клюев и те, трое легко раненных. Он вернулся назад к paнeным, нашел лейтенанта и, закуривая, сел рядом с ним. Клюев уже был с автоматом и в ботинках, сидел, обхватив правой рукой левую, и тихонько раскачивался, изредка кривясь от боли.

– Лейтенант! – негромко позвал прапорщик. Тот виновато поднял глаза. – Наши пацаны почти все полегли, только трое ранены, и Шинин тяжелый, – прапорщик замолчал, затягиваясь вонючим дымом.

Лейтенант сгорбился еще больше и молчал, потом вдруг быстро заговорил:

– Леонидыч, ты прости меня... Испугался я. Тут отпуск на носу, думал, что чуть постреляют – и все. Думал, боя не будет, а оно, видишь как.

Прапорщик всматривался в лицо Клюева, бледное и сepoe то ли от боли, то ли от пережитого страха. Лейтенант продолжал, злобенеющим голосом:

– Ты, прапор, лучше молчи. Мне до старлея неделя осталась, документы уже ушли. Если промолчишь, то за этот бой да за ранение мне какой-нибудь орденок навесят. Хотя, – он попытался ухмыльнуться бескровными губами, – я скажу: «Зачем мне орден? Я согласен на медаль». Ты понял? В случае чего, у меня и на тебя компра есть. Девчонку зачем сегодня прихлопнул? To-то! Клюев уже совершенно осмелел: – «Ты ж ее вначале... а потом пристрелил и, чтобы не докопались, похоронил»...

– Ox и падаль же ты, лейтенант, – не повышая голоса, сказал прапорщик, перебивая горячечную скороговорку Клюева. – Шакалюга ты вонючая.

Клюев схватился было за автомат, но прапорщик, почти не размахиваясь, саданул огромным кулаком в подбородок снизу вверх. Голова лейтенанта мотнулась назад, изо рта потекла тоненькая струйка крови.

– Дерьмо ты собачье, – все так же спокойно произнес прапорщик, – о своей заднице тревожишься, а то, что пацанов твоих положили, тебя меньше всего волнует. Сука! – прапорщик сплюнул. – Какая же ты сука! – и пошел разыскивать капитана Вощанюка, разузнать, что с Шининым.

Вощанюк был у комбата – майора Пожарищенского. Капитан уже доложил о потерях. Майор сидел на корточках у рации и курил. Левый рукав его бушлата тлел, распространяя вокруг вонь горящей ваты. Прапорщик присоединился к офицерам. Из командиров остались в живых только комбат, капитан Вощанюк, лейтенант Клюев и прапорщик Белов. Капитан говорил:

– Шинин очень тяжелый. Видимо, пуля пробила почку. Срочно нужна операция. Часа три-четыре он еще протянет, но никак не больше.

Комбат отбросил окурок:

– Техники не будет. Все «вертушки» на Панджшере. Началась большая операция. В лучшем случае прилетят за убитыми только к вечеру. Думайте, что делать будем.

Прапорщик кашлянул и хрипло сказал:

– Командир, дайте мне свой уазик. До Кандагара километров шестьдесят – семьдесят. Проскочу до рассвета.

– Ты, что, охренел, что ли?! – вскрикнул комбат. – Перед Кандагаром «зеленку» днем не проскочешь безнаказаннo, а ты ночью хочешь.