Афган

– Так ведь пока доеду, как раз светать начнет, – упрямился Белов.

Майор помолчал, о чем-то раздумывая, потом заговорил:

– Хорошо. Повезешь Шинина. Остальные в порядке, воевать смогут. В сопровождение дать никого не могу – людей мало. Дождемся «вертушки», рвем оставшийся «газон» и уходим в горы, вертолеты-то все равно искать надо.

Майор закончил, встал, досадливо отряхнул загоревшийся было рукав и пошел к своей чудом уцелевшей в этом аду машине. Она была в порядке, только не было ни одного стекла и несколько дыр виднелись в дверцах кабины. Прапорщик вымел из кабины осколки, набросал между передним и задним сиденьями ворох бушлатов и медленно подкатил к раненым.

Капитан и Мишка Шандра уложили на бушлаты покорного Шинина, осторожно согнули ему в коленях ноги и захлопнули с обеих сторон дверцы. Прапорщик зафиксировал замки, чтобы во время пути дверцы не распахнулись. В это время Шинин пришел в себя, раскрыл глаза, полные мучительной боли, попытался облизать пересохшие губы, потянулся приподняться, но тут же вскрикнул от сумасшедшей боли и опять потерял создание.

Белов проверил свой автомат, затем взял автомат Шинина, вогнал в него полный магазин, положил его на соседнее сиденье, пристроил рядом с ним десяток гранат и столько же автоматных рожков, скрученных парами между собой. Потом он вылез из машины и подошел проститься с ранеными бойцами. Когда уже отходил от них, поймал на себе затравленный, злобный взгляд Клюева, молча кивнул ему и зашагал к машине, где его ждал майор.

– Давай, Леонидыч, пробуй. Надо проскочить. Мы еще пару суток покружим по сопкам, а потом, наверное, домой, в часть, – сказал комбат, пожал широкую ладонь прапорщика и добавил: – Знаешь, сейчас по рации сообщили, что у Вощанюка жена в Союзе родила сына, побежал на связь, подробности узнавать. Брат его письмо получил и вскрыл... Ну все, хоп! – комбат хлопнул Белова по плечу и отошел от машины.

Белов долил в бак бензин из канистры, отбросил ее в сторону, влез в кабину и, медленно набирая скорость, покатил к трассе, ведущей по кишлаку, которая скрывалась за поворотом у выезда из него.

Прапорщик проехал через весь кишлак, зорко осматриваясь по сторонам, но ничего тревожного не заметил. Люди, живущие здесь, затаились до утра. Прапорщик знал, что своих убитых и трупы душманов жители кишлака похоронили поздно ночью, и долго над их могилами заунывно пел мулла, и его молитву лишь изредка прерывал нестройный жиденький хор голосов: «Аллах акбар!».

Перед поворотом прапорщик увеличил скорость и проскочил быстро. Теперь дорога шла прямо, и он расслабил немного мышцы. Можно было теперь почти спокойно ехать до того кишлака, который разнесли вертолетчики. По обеим сторонам дороги расстилалась пустыня, и даже сейчас, ночью, в предрассветной темноте, можно было прекрасно рассмотреть любой предмет, тем более если он двигался.

Машина шла легко, хорошо отрегулированный мотор гудел ровно и монотонно. Прапорщик посмотрел на часы: до рассвета оставалось около двух часов. На заднем сиденье зашевелился Шинин, прапорщик повернулся к нему:

– Ну, как дела, Андрюха? Жив?

Но Шинин, очевидно, не слышал прапорщика, он еле шептал: «Пи-и-ить...».

Прапорщик левой рукой удерживал руль, а правой, отстегивая фляжку от ремня, говорил раненому:

– Андрюха, а вот пить тебе Вощанюк запретил, только губы смачивать дал добро.

Отвинтив крышку с фляжки, прапорщик смочил водой кусок бинта и, протянув руку назад, к лицу Шинина, протер влажным тампоном потрескавшиеся горячие губы сержанта. Шинин потянулся к влаге, пытаясь поймать хоть одну каплю, но прапорщик уже убрал бинт.

– Ты, Андрюха, потерпи, осталось километров пятьдесят, – решил прапорщик хоть немного отвлечь раненого от боли. – Жаль, фары включить нельзя. На такой тачке на гражданке эти полсотни мы бы меньше чем за час мотанули. Как думаешь? – прапорщик замолчал и прислушался. Шинин лежал молча, не стонал, видимо, вода придала ему силы. Прапорщик заговорил вновь:

– Нам с тобой, Андрей, нужно только «зеленку» проскочить. Попробуем на дурачка с рассветом проскочить.

Прапорщик опять посмотрел на часы. Ехали уже сорок минут.

– Значит, скоро кишлак, а от него до Кандагара километров тридцать, – продолжал Белов.

Действительно, впереди показались развалины, темнеющие бесформенной грудой. Он снизил скорость до минимума и осторожно въехал в растерзанный кишлак.