Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

— Пять человек — это мало. Они сами могут нарваться на «духов». Кто им тогда поможет? Пусть Ашот со своим взводом меня прикроет… И зачем так сильно отрывать группу от нас, гнать ее на вершину горы? «Духи» идут кучно, на хера нужны сейчас широкие маневры?

Воблин, морщась, как от зубной боли, промолчал, стал рассматривать скалы в бинокль.

* * *

Под прикрытием брони солдат-фельдшер перевязывал Воблину глубокую ссадину на ноге. Тот хмурился, кряхтел. Лицо начальника штаба было бледным и злым. Рядом переодевался Звягин. Он с трудом стянул с себя грязный и промокший маскхалат, кинул его в люк БМП, надел сверху бронежилета солдатский сухой бушлат и шапку-ушанку. Вартанян лежал на броне, сунув руки под голову, и курил, глядя в небо.

— Нестеров! — позвал Воблин. — Ты отправил группу?

Нестеров не успел ничего ответить. За считаные секунды отделение Шарыгина выстроилось у боевой машины. Сержант подошел к лейтенанту и громко, чтобы все слышали, доложил:

— Отделение готово к выполнению боевой задачи!

— Какой задачи? Ты хоть знаешь, куда должен идти и что делать?

— Знает! — за сержанта ответил Воблин. — Я ему поставил задачу.

— Так вы теперь вместо меня командуете моим взводом?

— Ох, бля, как мне надоели эти умники. Эй, эй, поосторожнее, не корову перевязываешь!

— Извините, — пробормотал фельдшер. — Надо потуже перетянуть, чтобы грязь не попала.

Нестеров пожал плечами и пошел к взводу. Если Воблин, минуя его, сам поставил задачу Шарыгину — пусть Воблин несет ответственность за то, что может случиться с группой.

Шарыгин догнал лейтенанта и тронул его за руку.

— Товарищ лейтенант, — тихо сказал он. — Мне Воблин приказал обогнать вас, закрепиться на вершине и организовать засаду. Когда вы погоните банду на нас, мы должны открыть огонь и уничтожить всех до единого. Пленных брать не разрешено…

— Приказал — так выполняй. Что ты от меня хочешь? Ты теперь, как я понял, подчиняешься лично начальнику штаба. Вы теперь дружбаны. У вас одна цель — нагадить мне…

— Товарищ лейтенант… — с возмущением произнес Шарыгин.

— Да ладно! — отмахнулся Нестеров. Он повернулся, но сержант вновь остановил его.

— Это еще не все. Воблин мне так тихо… наедине… сказал, чтобы я до подхода вашей группы обыскал все трупы «духов», собрал деньги и отдал ему. За это Воблин обещал отправить меня на дембель с первой партией.

— Ну что ж — повезло так повезло. Поедешь с первой партией. Поздравляю.

— Я не буду отдавать деньги Воблину.

— Мне это не интересно, Шарыгин. Это ваши личные дела с начальником штаба.

— И оружие я не буду ему отдавать. Это ваш трофей… Воблин хочет, чтобы я ему передал все «духовское» оружие, будто это он им завладел. Он себе орден зарабатывает. Но это нечестно. Это будет ваш трофей, ваш боевой результат.

— Красивые слова, Шарыгин. А на войне нужен только мат. Только грязная ругань… Кстати, как тебе медсестра? Понравилась?

Шарыгин остановился, раскрыл рот. Не оборачиваясь, Нестеров шел дальше, к взводу. «Прорвало меня все-таки, — думал он. — Я полный идиот. Я высказал то, о чем боялся признаться самому себе. Я ненавижу Шарыгина потому, что ревную. А ревную потому, что как мальчишка влюбился в Ирину. Вот вся правда. Все очень просто. Мне наставил рога мой лучший сержант. Он меня предал. И я мучаюсь, злюсь и, наверное, выгляжу со стороны очень смешным».

Через несколько минут рота начала восхождение.

* * *

Дождь не только лил на головы бойцов, он стекал грязными плоскими струями по отвесной скале, и люди, сбившиеся в кучу на узкой тропе, прижимались к этим подтекам и телом, и лицами, и оттого живое и неживое стало одноцветным — серым. Люди двигались, обнимая скалу, словно хотели схватить ее и оторвать от земли. Когда они на мгновение замирали, то сразу же сливались с общим фоном, и трудно было различить, где кто и что делает. По ним стреляли сверху. Люди на скале отрывисто кричали, куда-то показывали друг другу, поднимали над головой черные в сгибах ладони. Радиостанции и сержанты не смолкали ни на мгновение.

— Нестеров, если увидишь внизу «зеленых», то передай — пусть идут под балконами…

— Цепляйся, цепляйся ногой за выступ!.. Вот же салабон!

— Ашот, пробивайся выше, прикроешь роту!..

— Где пулеметчики, товарищ капитан, где пулеметчики?..

— Сынки, не ссать! Кто сорвется — не орать! Падать беззвучно!

— Там, наверху, мой радист остался. Лежит и головы поднять не может… Нестеров, ты лезь выше и левее, пробивайся на площадку…

— У наблюдателей Вартаняна глаза на жопе…

— Ашот лежит вон за тем валуном. Он думает, что его «духи» окружили…

Крупные булыжники обрывались под ногами людей, с гулким стуком катились вниз. Рота стояла над пропастью. Узкая тропа не давала возможности маневрировать. Поднимаясь выше в горы, «духи» оставили в каменных щелях своих стрелков. Не видимые снизу, они не давали роте сойти с тропы. Начинало темнеть.

Разбивая до крови руки об острые камни, Нестеров поднялся метров на десять выше тропы. Он подтянулся и лег всем телом на узкую ровную площадку. Солдаты ползли следом за офицером. По рукам передавали наверх тяжелые пулеметы, минометные плиты, стволы.