Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Его скулы обострились, лицо стало грубым, с резкими чертами, словно высеченным из камня. На подбородке чернел запекшийся рубец.

Нестеров не ответил на вопрос, облизнул пересохшие губы.

— Шарыгин вернулся, командир? Группа Шарыгина вернулась?

Ротный стиснул зубы и, глядя куда-то в сторону, произнес:

— Нет больше Шарыгина…

Глава 7

Покачиваясь, командир роты Звягин пошел вдоль колонны. Нестеров попытался приподняться с земли, вытянул шею, глядя ротному вслед.

— Что ты сказал, Сергей? — прохрипел он. — Я не понял, что ты сказал…

Кто-то стиснул его ладонь. Рядом на коленях стоял Вартанян. Он втянул голову в плечи и мелко дрожал, сдувая с кончика носа мутные капли.

— Он… Он… подорвал себя… Последним… Всю группу перебили, он был последним… Побоялся попасть в плен… Положил «эфку» на живот…

Вартанян больше не смог говорить, затряс головой и опустил ее на колени.

Нестеров закрыл глаза и мучительно простонал сквозь зубы, словно ему наступили на рану.

Звягин тормошил спящих солдат:

— Подъем! Выезжаем! Бойцы, подъем!

Трое солдат подняли Нестерова на руки. Воблин крикнул ему издалека:

— Нестеров, ты ничего не пиши родителям Шарыгина! Я сам. Я напишу все, как было, слышишь?

— Только про трофейные «афошки» не забудь… — процедил Нестеров.

— Что? Ты что там вякнул, лейтенант? Ты на что намекаешь, Нестеров?

Внутри бронетранспортера, пока тот со страшной скоростью мчался по дороге, Нестеров задыхался, шарил в темноте рукой, вскрикивал от боли, когда БТР подскакивал на воронках. В сознании его хаотично метались мысли, кричащие фразы сыпались как проливной дождь: «Зачем пацаны погибли? Ради чего? Ради выродка Воблина? Ради вонючих денег?.. Или я виноват в его смерти? Я не остановил, не запретил. Мне хотелось удовлетворения. Вот, мол, пусть сходит, понюхает пороха, выполнит сложную задачу — это не бабу трахнуть… Разве я так думал? Я так думал? Нет же! Неправда! Я так не думал! Я не мог отменить приказ Воблина. Это армия. Это война. Здесь иногда думать и поступать по совести — преступление… Какая несправедливость! Шарыгина и его бойцов больше нет. Их больше нигде нет, и никогда больше не будет. Ужас. Ужас…»

* * *

В приемном отделении госпиталя толпились врачи, только прибывшие из Союза. Их еще не успели переодеть — они были в брюках навыпуск и в рубашках с галстуками. Когда в коридор внесли Нестерова на носилках, медики, толкаясь, расступились в стороны, освобождая проход. Глядя на небритого, бледного человека в грязном, темном от крови свитере, приумолкли. Кто-то поддержал носилки, кто-то распахнул настежь двери перевязочной.

Его опустили на пол. Нестеров попытался приподняться, стыдясь своего вида, но не удержался на руках и рухнул на пол.

— Воды! — крикнул молоденький лейтенант и сам побежал к рукомойнику.

Нестерову совали под нос нашатырь. Он был в сознании, морщился и отворачивался.

Солдат-фельдшер, стоящий в дверях, громко сказал:

— Обширное осколочное ранение…

«Это у меня? — не понял Нестеров. — Какое, на фиг, обширное осколочное? Не может быть!»

Стало тихо. Врачи отступили к стене, освобождая проход. Гремя ботинками, солдаты внесли в отделение носилки.

«Нет, это не про меня. Это о Шарыгине», — понял Нестеров.

Голова и плечи сержанта были накрыты курткой с зелеными лычками. Открытыми были только ноги. К черным ботинкам прилипли комочки рыжей глины. Тело покачивалось в такт носилкам. Все было забрызгано бурой кровью — брюки, бушлат, даже носилки.

Как много было у Шарыгина крови!

«Он — мертвый? — леденея, подумал Нестеров. — А вдруг ошибка? Может быть, еще можно его спасти? Сейчас медики чудеса делают. Надо только им рассказать, какой это хороший парень. Попросить, чтобы очень постарались. Трансплантацию сердца, пересадку кожи — все, что угодно, но только оживить!.. Потому что мне не жить с мыслью, что я виноват… Мне не выдержать этот груз. До старости еще долго. Всю жизнь носить этот крест на себе — это невозможно…»

Носилки не занесли в перевязочную. Два санитара, гремя сапогами, прошли в глубь коридора, в темноту.

«Почему его понесли туда? Что там — морг? А может быть, реанимация? — лихорадочно думал Нестеров. — Все врачи здесь, почему его понесли туда?..»

Фельдшер склонился над Нестеровым.

— Потерпите немного, не волнуйтесь, — сочувствующе сказал он. — Сейчас вас подготовят к операции… Все будет хорошо…

— Слушай, братишка, — прошептал Нестеров. — Ты соображаешь в медицине? Надо помочь Шарыгину.

Фельдшер заморгал глазами.

— Какому Шарыгину?

— Ну вот, только что сержанта на носилках понесли. Ранило его сильно…

Фельдшер, глядя на Нестерова широко раскрытыми глазами, силился что-то ответить.

Молчание фельдшера Нестеров понял по-своему.

— Я тебя очень прошу, помоги. Все, что нужно, я сделаю все! Денег хочешь? Двести чеков? Триста… Пятьсот дам! Ты только скажи, что надо, я все сделаю!

— Он умер, — едва слышно произнес солдат. — Ничего нельзя уже сделать… Ему разворотило гранатой живот…