Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

— А в какой школе ты училась — в русской или литовской?

— Сначала в русской. А потом три года в женской гимназии.

— Разве у нас уже появились женские гимназии?

— У нас — не знаю. А в Лиме есть давно.

Я присвистнул. Рамазанов, молча слушая наш разговор, как-то странно глянул на Валери.

— Лима, если не ошибаюсь, это столица Перу? И что вы там, так далеко от России, делали?

— Там я жила у папы.

— Отец у Валери — перуанец, — подсказал я.

— Ах, вот в чем дело! — кивнул адвокат. — Интересно бы знать, кем он у вас работает?

— Мелкий служащий, — ответила Валери и быстро перевела разговор на другую тему: — Так куда, уважаемый штурман, прикажете теперь тащиться?

Я махнул рукой:

— Видишь скальный выступ, похожий на наконечник стрелы?

— Это вон тот камень? Какой же это наконечник стрелы? Это вылитая голова собаки! Низами Султанович, как вы считаете, на что похож тот большой камень?

Рамазанов тоже посмотрел вверх, прикрыв глаза ладонью, чтобы не мешал ослепительный свет.

— Трудно сказать. Но, по-моему, на собаку он похож меньше всего.

Валери нахмурилась и поджала губки.

— У вас у всех недоразвито абстрактное воображение. Вылитую собачью голову один называет каким-то копьем, а другому вообще никаких сравнений на ум не приходит!

Мы с адвокатом дружно рассмеялись, и под этот смех Валери резко повернулась к нам спиной и бодро зашагала вверх по отполированной талыми водами пологой стене цирка.

Адвокат подкинул на себе рюкзак, подтянул лямки. Я ждал, когда он пойдет, чтобы замкнуть нашу группу, но он не спешил, будто хотел, чтобы Валери оторвалась от нас подальше.

— Как вам это прелестное юное создание? — спросил он меня, кивая в ее сторону. — Чем больше я ее узнаю, тем больше удивляюсь.

— Чему удивляетесь? Ее алчности?

— Что вы! В алчности можно скорее упрекнуть меня, старого, бесперспективного юриста, который в своей жизни не видел ничего, кроме коммуналки и продпайков на Новый год в виде банки шпрот, и который на закате своей карьеры решил круто изменить свою жизнь.

— Тогда что, по-вашему, движет ею?.. Гляньте, как резво скачет!

— А вот этого я до сих пор и не понял. Но не алчность, уверяю вас. Человек, напичканный меркантильными интересами, никогда не ввяжется в авантюру. Он десятки раз все просчитает и не станет рисковать ни на йоту! Но Валери — другое дело. Это пантера, которая борется за сохранность своей территории, за жизнь своего потомства — даже еще не родившегося. Ею движет не алчность, дорогой мой, а инстинкт. Точнее — идея! Весь вопрос в том, какая идея?

— Вам не все ли равно?

— Вроде должно быть все равно. Однако… Это скорее уже профессиональная привычка. Для меня не столь интересны поступки человека, сколь мотивировка их. Кстати, а вы не находите любопытным ее наполовину перуанское происхождение?

— Что здесь может быть любопытного? Мало ли какой крови понамешано в нас с вами.

— Я говорю не столько о национальности, сколько о стране, в которой она провела много времени. Перу, Бразилия, Венесуэла, Колумбия… Все рядом.

— Ну и что?

— Да нет, я просто так. В порядке бреда… Идемте, она уже машет нам.

Она ждала нас, сидя на камнях. Автомат на коленях, волосы спадают на руки.

— Некрасиво секретничать у меня на виду, — сказала она. — Так не поступают настоящие джентльмены.

— Мы обсуждали примерное меню на ужин, — сказал я. — Так ведь, Низами Султанович?

— Именно, — подтвердил адвокат. — И сошлись на том, чтобы приготовить плов.

— Из сублимированного мяса, — поморщилась Валери. — От вашей еды у меня будет изжога.

— Тогда приготовьте что-нибудь национальное.

— Как же! Я сделаю вам барбекю! Обеспечьте костер, вертел и молодого барашка.

Я заметил, что адвокат как-то странно смотрит через мое плечо куда-то вниз, и машинально обернулся.

— Что вы там увидели?

Рамазанов медленно покачал головой.

— Нет, ничего. Должно быть, показалось… Да, показалось. Игра теней.

Но еще минуту не отрывал взгляда от витиеватой линии водостока, по которой мы шли час назад.

Мы дошли до скалы, в которой Валери узрела подобие собачьей головы, когда солнце уже перевалило середину небосвода и теперь стремительно скатывалось к горизонту. А горизонт представлял собой ломаную кайму гор, до которой солнцу оставалось совсем немного. Перед скалой, в ее тени, мы увидели белое пятно и, подойдя ближе, были немало удивлены.

— Снег! — крикнула Валери, присела на корточки, загребла ладонями белой хрустящей кашицы, слепила снежок и метнула его в меня. Мы зашли за скалу и увидели, что контрфорс, как гигантский каменный мост, поднимается до белоснежного купола, полыхающего на солнце нестерпимо ярким огнем.

— Завтра мы дойдем до ледника, — сказал я.

Скала хорошо прикрывала от ветра, и мы решили поставить палатку вплотную к ней. Пока мы с Валери собирали легкий дюралевый каркас, Рамазанов взялся разжигать примус. Он обложил его плоскими камнями, чтобы не задувало, подкачал воздуха, и вскоре примус загудел, обволакивая кастрюлю с водой голубым пламенем.