Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кочин не торопился открыть дверь с табличкой «Приемное отделение», и Гешка понял: он ждет его и вся его поездка затеяна ради того, что скрыто за дверью.

А там сначала — запахи. Сладковатый запах лекарств, эфира, едкий — спирта, карболки, и от всего этого легкий озноб, ощущение пустоты в теле — стойкий рефлекс, который тянется с детства. Потом — темень коридора, кажущаяся непроглядной после ослепительной улицы.

И крик.

Кочин окунулся в этот черный, пахнущий эфиром крик. Кто-то маленький, в белом, вышел ему навстречу, и подполковник громко, чтобы его можно было расслышать, спросил:

— Тяжелое ранение?

И опять крик. Будто человек делал в горах эхо: э-э-э-у-у-у.

— Осколком гранаты разворотило мякоть ноги, — скованно ответил маленький в белом, будто по его вине это случилось.

Гешка стоял за спиной Кочина, но тот не оборачивался, не смотрел на него.

— Он со мной, — только и бросил командир полка маленькому в белом. — Можно зайти?

Распахнув стеклянную дверь, Кочин зашел в холодную комнату. Гешка увидел, что на плечах подполковника уже висит халат.

Посреди белой комнаты на тележке лежал мясо-красный голый человек. Руки его были заведены вниз и связаны под тележкой бинтом, поэтому человек не мог ни встать, ни повернуться, ни прикрыть свою наготу. Он выгибался дугой, кричал и пытался разорвать бинты. Трое врачей — мужчина и две женщины — склонились над его ногой, развороченной от бедра до колена, потерявшей оттого форму, не похожей ни на что человеческое, с присохшими черными бинтами, с вишневыми комьями запекшейся крови, с сизыми рваными мышцами, — белыми лепестками сухожилий, с дурным запахом теплой крови.

— А-а, сука… Бля-а-а… не могу…

Женщина пыталась сделать ему укол в ягодицу, но человек так дернулся, что игла, застряв в теле, вырвалась из шприца, и прозрачная жидкость брызнула на выпачканный в крови живот.

— Не могу-у-у…

— Ну что ты возишься? — устало спросил женщину врач-мужчина.

— Он дергается… Никак не могу уколоть…

— Ударь по щекам… А ну, закрой рот!

— Отрежьте ее! — орал человек. — Отрежьте!..

— Еще зажим! — перекрикивал его мужчина. — Да промокни же ты здесь, все мокро…

Женщина с поднятыми окровавленными руками прошла мимо Кочина и Гешки к столику за тампонами. В клеенчатом фартуке она была похожа на продавщицу мясного отдела.

— Бедный парень, — сказал маленький в белом. — Лучше бы он потерял сознание.

— Будете ампутировать? — спросил Кочин. Врач пожал плечами.

— Ампутировать всегда успеем. Попробуем собрать по кусочкам. Хотя там уже не нога, а сплошной фарш.

— А ну лежи спокойно! — закричала женщина прямо в лицо голому человеку с фаршем вместо ноги. — Распустил сопли из-за ерунды! Закрой рот и терпи!.. Не дергайся, я тебе говорю!

Санитарка выволокла из-под тележки таз, полный окровавленных тампонов. Издали казалось, что она несет таз с клубникой.

Врач бросила на пол кривую иглу, ухватила пинцетом из стерилизатора другую и снова ткнула шприцем в тело.

Человек кусал губы и мычал.

— Что-то не идет, — кряхтела женщина со шприцем. — Расслабь попу, ну! Не напрягайся, говорят тебе!..

— Дай ему двойную, Света, — буркнул мужчина, отошел к рукомойнику, стягивая порозовевшие перчатки, кивнул Кочину: — Здравствуйте, Евгений Петрович… Извините, руки грязные.

— Здравствуй, Игорь! Когда я смогу с ним поговорить?

Врач, оттирая пальцы щеткой, пожал плечами:

— Можно и сейчас. Пока девочки готовят его к операции, десять минут у вас есть.

Вытирая руки вафельным полотенцем, он подошел к тележке, склонился над лицом человека.

— Ну что? Балдеешь?

Голый человек уже лежал тихо, только дышал часто и глубоко. На его щеках проступил румянец, глаза заблестели.

Кочин тоже подошел к раненому.

— Обезболили?

— Морфий, — ответил врач. — На время отделили его душу от тела. И вы видите — он счастлив. Наше тело, этот фантик для души — отвратительная вещь… Спрашивайте, Евгений Петрович, он все понимает.

Кочин склонился над влажными глазами.

— Кузьменко, ты можешь ответить, как вы оказались в Нангархаре?

Человек, не сводя глаз с Кочина, едва заметно шевельнул плечом. Губы его дрогнули.

— Не знаю…

— Как не знаешь, Кузьменко? Ты помнишь — вы доски везли на седьмой километр? Помнишь это?

Человек кивнул:

— Мы везли доски… на седьмой…

— Да-да, — торопился Кочин, боясь, как бы Кузьменко не потерял сознание, не уснул. — Но вы оказались в Нангархаре, вас обстреляли… Помнишь? Зачем вы поехали в Нангархар, Кузьменко?

— Не знаю, мы долго ехали…

— Как долго?

— Час… Даже больше.

— До седьмого километра ехать двадцать минут, Кузьменко!

— Прапорщик спрашивал, как доехать до «точки»… перед мостом, где развилка… Потом еще раз…

— У кого спрашивал? Он что, не знал маршрута?

— Такси там было… Желтая «Тойота»… А потом еще минут сорок… Они из гранатометов лупили… Ребята вылезали из кабин, чтоб не сгореть… Чумак и Колыбаев босиком были.

Кузьменко говорил все тише, зрачки плыли под веки. Он, наверное, уже не видел офицера. «Единственный свидетель», — подумал Кочин.

Врач встал рядом с командиром полка, сунул руки в широченные карманы белого халата. «Свидание закончено», — понял Кочин.