Афганистан. Честь имею!

«Второй раз мы с мамой к нему вдвоем летали в Чирчик. Так хорошо помню, как он с нами через маленькое окошечко в заборе разговаривал. Я была уверена, что, когда мы к нему приедем, он все нам расскажет, может, поплачет. А он — нет, все время был какой‑то сосредоточенный. А в последний вечер, когда мы провожали его из гостиницы до части, он был с совершенно „каменным“ лицом. Я тогда маме ничего не сказала, но так было тяжело на душе».

Потом была служба в Афганистане, в городе Джелалабад. Трижды Алексей принимал участие в боевых операциях. За смелость и отвагу был награжден медалью «За отвагу».

Начало 1986 года ознаменовалось боями с душманами. Один из них состоялся 5 января у кишлака Бар‑Кашмунд, провинция Нангархар.

Существует несколько версий гибели Алексея Лобанова. Каждая имеет право на существование, у каждой есть очевидцы. Главное, что нет единого мнения об обстоятельствах гибели. Мы приводим ту, которая изложена в письме сослуживца Алексея А. Токарева: «В том тяжелом бою в кишлаке Бар‑Кашмунд (провинция Нангархар) мы столкнулись с большой бандой, прошедшей подготовку в Пакистане. Алексей оказался в гуще боя и был тяжело ранен. До сих пор в памяти его слова: „Мама, что со мной, мама?“. С этими словами он и ушел…»

«Очень хорошо помню тот день, когда к нам пришла рано утром женщина из местной администрации, еще были какие‑то люди и врач. (Очень хорошо помню белый халат.) Сразу у порога они и сказали, что Алеша погиб. У мамы был, наверное, шок, потому что она не плакала, она просто не поверила. Всем ходила и показывала письмо, датированное 5‑м января.

А пятого, они сказали, он и погиб. До сих пор помню эту ее фразу: „Вот видите, пятого он написал письмо, пятого, пятого…“ Как бы там ни было, но Алешки не стало.

Мама хоть и увидела Алешу погибшим, все равно ждет чего‑то всю жизнь».

И. С. Шилдаева: «С ужасом вспоминаем тот день, когда пришла весть о трагической гибели Алексея. На дворе стоял обычный зимний день, светило солнце — и в один миг день превратился в ночь. Это страшное известие за короткое время облетело наш поселок и стало общим горем. В лице Алексея мы потеряли надежного и верного друга. Эта боль в сердце каждого из нас, одноклассников, останется на всю жизнь…»

Невозможно положить на бумагу слова, которые могли бы передать состояние матери, потерявшей своего ребенка. Нет таких слов. Не под силу никаким авторам. Понять это состояние может только Мать.

Единственное, что помогло вернуть Раису Федоровну в эту жизнь и заставило что‑то делать, — это внуки. У сестры Алексея, Любови Михайловны, родился сын. Назвали его Алешей. «Он очень похож на брата, мой Алешка Витальевич, но нам с мамой часто очень хочется сказать: Алексей Михайлович». Потом родилась дочь — Ольга. Забот у бабушки Раи прибавилось. И обе, и мама и сестра, очень уверены, что если бы жив был Алешка — Большой, он бы обязательно подружился со своими племяшками.

«Жизнь идет своим чередом, — заканчивает свое письмо Любовь Михайловна, — но боль утраты кровоточит, и до сих пор мне снятся сны, что я спасаю своего брата, или кричу в пустоту: Алешка‑а‑а‑а…»

Вся искренность чувств тех, кто знал Алексея Лобанова, звучит в стихотворении Андрея Чернышева. Не будем вникать в совершенство написанного и профессионализм автора, главное — написано оно от души.

«Был обыкновенным русским пацаном»

Так сказал о нем Лысов Анатолий Иванович, подыскивая слова, которые бы рисовали облик его младшего брата. «Пай‑мальчиком не был, но и много хлопот не доставлял никому. Отзывчив был на все, ответственный, доброжелательный. Маленьким все к технике тянулся, очень неравнодушен к ней был, в школе картингом занимался, да и в училище не оставлял это дело. Вечно ковырялся то в велосипеде, то потом с мопедами, мотоциклами. Стал заниматься в аэроклубе парашютом».

«Обыкновенный русский пацан» после трех месяцев «учебки» в армии делился с сестрой Таней своими познаниями самого себя:

«Так что, Таня, я вообще хороший стал. Вступил с Вовкой Трубицыным в ВЛКСМ, вот только корочек пока еще не дали, фотографий нет… Мы с Вовкой на цветную сфоткаемся.

Сегодня мы с тоски тащимся. Идет дождик, а комбат приказал письма писать, пока не кончится. Если бы сейчас не было дождя, то бегали бы по горам на тактике или на стрельбище стреляли.

Вот как прикинешь, сколько на гражданке времени убил зря…»

«Я еще не так на своих одногодков обижаюсь, — скажет он по другому поводу, — то пьянка, то гулянка. Вот такие пироги». А теперь — никакой обиды на комбата, что гоняет их по горам в минуты вынужденного безделья.

«Я здесь дурака не валяю, — это уже из письма брату. — Это не Союз и даже не такие войска, которые занимаются караулом, парадами и „бездельем“ Мы тут на одном месте долго не сидим. Сегодня опять выезжаем в „командировку“».