Афганская бессонница

Я снова подошел к его образцу детского рисунка. Он не побоялся нарисовать эмблему ВДВ, почему же не оставил никаких других сведений? Я стал внимательно смотреть вокруг. И нашел то, что искал. Пониже крутым легато была нарисована углем траектория ракеты, врезающейся в колонну машин. Но еще ниже было нацарапано «пайса». Все верно! На всех четырех стенах единственными словами были две строчки арабской вязи. А здесь по-русски было четко написано «пайса». Как я раньше этого не заметил?

Что же это значило? Похоже, что ребятам сказали, что за них потребуют выкуп. Только в первый день почему-то не сумели, а потом нагрянули талибы. Хорошо бы так! Всегда приятнее, когда действия противника вписываются в понятную схему.

За мной приехал тот же патруль, который меня сюда привез. Только теперь агрессивности талибы не проявляли. Одно дело везти человека на расстрел, другое — с расстрела! Они даже разрешили мне остановиться у лотка бакалейщика. Война — не война, оккупация — не оккупация, а базар работал, как в любое другое время. Я накупил кучу разных сладостей к душеспасительным чаепитиям: конфет, орехов, изюма, кураги, какой-то выпечки… Мои конвоиры ломаться не стали и с удовольствием угостились от всего. Трое из четверых были совсем мальчишки — лет по пятнадцать, от силы шестнадцать.

Насколько мои действия были предусмотрительны, я понял чуть позднее. Первое подозрение появилось, когда мы проскочили поворот к мечети. Машина проехала рынок, свернула с центральной улицы налево, потом направо, и я догадался. Меня опять везли в тюрьму.

Я хотел забрать свои пакеты, но талибы дали мне понять, что я должен оставить их в машине. Потому что я приехал сюда ненадолго и они потом отвезут меня в мечеть? Или просто они решили, что все это было куплено для них?

Меня сразу провели в кабинет Хакима. Начальник тюрьмы — в безупречно выглаженном мундире, рубашка свежая, на краешке стола перчатки из тонкой кожи — пил чай. Удивительное дело, теперь он пригласил и меня! А как же невозможность малейших поблажек, чтобы не вызывать подозрений? Это я не ему сказал — сам себе в голову подумал. Отказываться, однако, не стал — после очередной бессонной ночи завтрак в одиннадцать был в самый раз! Лепешка, по крайней мере, выглядела очень аппетитно.

— Я весьма деликатно навел справки о вашем таинственном русском, — сообщил пакистанец. Он был очень доволен собой.

Меня так и тянуло за язык сказать, что благодаря этой деликатности мы с русским уже познакомились. Однако работа научила меня, что без особой нужды никогда не следует проявлять осведомленность.

— И что же вам удалось узнать? — ровным голосом спросил я.

Хаким картинным жестом развел руками:

— Как ни поразительно такое совпадение, этот человек оказался как раз нашим другом!

Я опять сохранил благородную непроницаемость. Если бы я сейчас изумился, то как мне вести себя, если потом выяснится, что мы с генералом Таировым уже поговорили?

— Только не рассчитывайте на меня, чтобы организовать вашу встречу, — поспешно добавил Хаким. — В моем положении это было бы чрезвычайно затруднительно.

В моем — тоже. Я не был уверен, что генерал Таиров сумеет при свидетелях разыграть сцену первого свидания.

— Не волнуйтесь, — заверил его я. — Я найду способ с ним связаться.

Пакистанец испытал видимое облегчение.

— Но вы помните, что вы — под домашним арестом?

— Безусловно.

— Теперь второй вопрос. Еще чаю?

— С удовольствием!

Чай эстет-тюремщик предпочитал черный, с сахаром и молоком. У него на столе все это было разлито и разложено в фарфоровом сервизе благородного темно-зеленого цвета с тонкой терракотовой полоской: заварной чайник, кувшинчик для молока, сахарница с серебряными щипчиками; вместо привычных пиал — тонкие чашки на блюдцах с серебряными же ложечками. Похоже, обоз Хакима уже доставили в Талукан. Это было британское чаепитие!

— Я тут провел целое расследование по поводу исчезновения ваших коллег. У нас здесь есть некоторые источники. Так вот что мне удалось узнать.

Как только он произнес слово «источники», я почему-то сразу подумал о нашем переводчике Хабибе. И с каждым словом в этой уверенности укреплялся. Я слушал подробный рассказ о том, как ребята исчезли и как мы их искали. Пакистанец явно не знал, что я тоже при всем этом присутствовал. Но по указанной выше причине — без нужды не проявлять осведомленность — я выслушал все с величайшим вниманием.

— И что, по мнению вашего источника, с моими коллегами стало дальше? — перешел я к тому, что меня действительно интересовало.

— Он уверен, что их похитили из-за камеры. Это ведь профессиональная камера, она стоит больших денег.

— Именно поэтому продать ее очень сложно, — возразил я. — Кому такая нужна? Особенно в Афганистане!

— Вам лучше знать.

— И главное, если похитителям нужна была только камера, почему они сразу не отпустили моих ребят?

— Возможно, те их видели.

— Но тогда их живыми не отпустят вообще.