Афганская ловушка

По завершении операции работаем в управлении. Очевидна необходимость дальнейшего развития оргштатной структуры. Корпусные БАО (боевые агитотряды) не могут самостоятельно работать в кишлачной зоне без брони и пехоты. Добиваться прикрытия у комкора нелегко — своих подразделений у него нет, а в подчиненных дивизиях в строю катастрофически не хватает личного состава. Велик некомплект, усугубляемый запредельными масштабами дезертирства. Решаем вводить в штат БАО свою, штатную пехотную роту на бронетранспортерах. Теперь другой казус — комкор заимел дополнительное боевое подразделение, которое зачастую стал забирать из БАО для решения других задач.

Проводим коллегию МО ДРА, заслушиваем поочередно ряд командиров армейских корпусов и дивизий, начальников политорганов, их советников. Разрабатываем директивы, пишем обзоры, критикуем, пытаемся встряхнуть руководство, наладить постоянную систему работы БАО и других сил и средств в зонах ответственности.

Назревает необходимость усиления аппарата в соединениях. Поэтапно разрабатываем штаты и разворачиваем спецотряды вначале в пехотных дивизиях и отдельных бригадах, а затем и в погранбригадах. Но техники не хватает. Она хоть и поступает, но не в том количестве. Позже будет развернут и БАО «Ц» (центра), непосредственно подчиненный Управлению.

В июле получаю команду от старшего группы советников при ГлавПУ генерал-майора Манойлова М.Н. убыть с Вахедом в командировку на погранзаставу Ду-Пушту на иранской границе. Это к западу от Герата. «Зачем?» — «Согласно плану работы в войсках». — «А что мне там делать?» — «Работать». В общем, стереотип обычного политработника. Как и в Союзе, где начальники политорганов сплошь и рядом отвлекали нашего брата куда угодно, не давая работать по прямому назначению и фактически дисквалифицируя специалистов.

Здесь отвлекусь. В те годы сама мысль о какой-либо реорганизации аппарата специальной пропаганды могла казаться кощунственной, хотя кое-где еще раньше я ее высказывал. Приходилось в определенной мере завидовать зарубежным «коллегам» — например, в армиях США, Великобритании или ФРГ, где войсковой аппарат политической разведки и психологической войны более продуманно всегда организационно входил в разведорганы и в отличие от Советской армии более серьезно занимался своими прямыми обязанностями. Исторический анахронизм, сложившийся еще со времен Гражданской, благополучно разрешился в процессе ликвидации ГлавПУ СА и ВМФ и политорганов всех звеньев в 1991 году после разгрома ГКЧП. Целесообразность сохранения, реорганизации и переподчинения 7-го управления и всех нижестоящих структур была очевидна и сомнению не подлежала. В этот период я уже проходил службу в Сочи, но связь с бывшими сослуживцами поддерживал, переживая за происходящее и судьбу того, чему посвятил предшествовавший период жизни. Неоднократно общался с полковником Б.В. Хилько. С ним связывали годы учебы и последующие служебные отношения. В моем представлении Борис Витальевич — добросовестнейший офицер и человек, великолепный организатор — являлся ключевой фигурой в Управлении. Будучи заместителем начальника 1-го отдела, он фактически выполнял роль «начальника штаба», в том числе осуществляя важнейшие задачи взаимодействия с различными управлениями Министерства обороны и Генерального штаба.

Где-то в сентябре 1991 года я позвонил ему и поинтересовался судьбой нашего аппарата. Борис сообщил, что бывшее 7-е будет сохранено, и, возможно, реструктурировано в состав одного из главных управлений Генштаба, но вопрос еще прорабатывается. Я тут же высказал свою точку зрения по поводу возможности в связи с возникшими обстоятельствами решить вопрос конкретно по аналогии с зарубежными армиями. Мол, давно пора. Подробностей не знаю, но результат известен. Думается, что главная заслуга в этом принадлежит Борису Хилько.

Но вернусь к афганским реалиям, в Ду-Пушту. Слетали, вернулись. Я полез в «бутылку», мол, своих дел невпроворот, а тут… Манойлов расценил это как бунт на корабле. Собрали партсобрание, «прочистили». Все как полагается. Однако пошло на пользу, больше в подобные командировки не направляли. Зато «зачастили» на боевые. Всего за два года у меня набралось 220 суток боевых и специальных операций. Без хвастовства, для информации — у других советников нашей группы таких суток набиралось в разы меньше.

Примерно так же обстояло с советниками Генштаба и других управлений МО ДРА. Исключение составлял, пожалуй, лишь советник начальника инженерных войск генерал-майор Куценко Виктор Павлович, замечательный поэт, бард, художник. Не «вылазила» из операций группа управления боевыми действиями во главе с генерал-лейтенантом Д. Шкрудневым, а затем — В. Филиповым. И Михаилу Андриенко, и мне частенько приходилось действовать с ними, особенно в провинциях Пактия и Пактика. Тем не менее я предпочитал, чтобы Андриенко оставался в управлении, так как в отличие от меня он владел дари и был нужнее на «хозяйстве».