Афганская ловушка

Вскоре решил сократить количество выездов начальнику управления Вахеду — в Кабуле он был полезнее. Чаще брал с собою либо его зама подполковника Дост Мухаммада, либо кого-то из начальников отделов. Вообще нередко случалось, что мы, советники, попросту подменяли афганцев и взваливали на себя их функции. Конечно, это было неправильно, но делалось из лучших побуждений. Они особо не возражали, в случае промахов тыкая в нас пальцем.

О том, что за вычетом отпуска фактически треть времени провел на боевых и специальных операциях, сейчас не жалею. От пребывания на боевых, в глухих кишлаках и ущельях, в общем — в гуще событий, у меня набралось слишком много собственных впечатлений и информации. В то же время, являясь советником одного из управлений центрального аппарата, имел возможность быть в курсе многих процессов, происходящих в верхних эшелонах. Это давало возможность одновременно как бы просматривать все срезы афганского котла снизу доверху.

За полгода до замены мне предложили должность в Москве. Я дал согласие, тем более что буквально накануне еле ноги унес из Джагури, центра одноименного хазарейского уезда. Старший нашей группы О.И. Бажора, сменивший М. Манойлова и за несколько месяцев своей службы в ДРА пару раз слетавший в однодневные командировки в пункты постоянной дислокации корпусов (отнюдь не на боевые), вдруг спрашивает: «А сколько времени ты уже в Афганистане?» Ответил, что уже полтора года. «Так отчего же ты торопишься с заменой?» Такие вопросы бывали и со стороны партийных советников, и их коллег из Совмина и других ведомств, в основном сидевших в Кабуле. Они были готовы защищать народную власть лет двести, а сотрудники посольства СССР — в разы дольше. Бажоре ответил, что уже и за полтора года насмотрелся столько, что готов поделиться со многими другими, будь то возможно. Тем не менее замену мне все же прислали ровно через два года со дня прибытия.

Однако скажу честно, что всякий раз, отправляясь в очередной выезд, в какой-то степени завидовал коллегам по центральному аппарату, месяцами не испытывавшим никаких подобных стрессов. Зато в Союз все в равной степени возвращались с геройским видом.

В этом смысле слегка повезло многим тем, чей период службы пришелся на этап «национального примирения», особенно с конца 1986 года. Появившиеся у «духов» в большом количестве «стингеры» и «блоупайпы» начали пачками сбивать летательные аппараты обеих армий. В результате ранее имевшееся за счет авиации превосходство быстро утратилось. Боевые действия сворачивались. Вылеты на них сокращались.

И еще о личном. За два года у меня за вычетом отпуска набралось целых два выходных. Оба раза почему-то на 8 ноября, соответственно в 1984 и в 1985 гг. И вовсе не потому, что не хотелось. Дело в том, что у афганцев, как и у всех мусульман, выходной был в пятницу. «Джуму» они чтили свято, за исключением периода нахождения на боевых. У советников, тем более центрального аппарата, — день рабочий. Работал Генштаб и главные управления МО СССР, поэтому мы всегда должны были быть на связи. Да и вообще нам, православным, положено отдыхать в воскресенье. Но в воскресенье рабочий день у «подсоветных». Естественно, пропадая в командировках, стремишься потом наверстать упущенное и использовать по максимуму каждый день нахождения в Кабуле. К тому же советники ЦК НДПА и Совмина, с которыми приходилось много взаимодействовать, также отдыхали в пятницу, работая в воскресенье. В этом, наверно, тоже заметна разница между военными и гражданскими.

Вот так у меня и получились два «ежегодных» выходных.

Напряженными бывали командировки в Кандагар. Взаимоотношения между местными и советской 70-й омсбр там были, мягко говоря, неприязненными. Даже днем при прохождении колонн случались засады и нападения. Центр был заметно разрушен. Особенно часто бои шли в районе так называемой Черной площади на западном выезде из Кандагара по дороге в сторону Гиришка-Герата. Как верно описал Виктор Верстаков, на «Черной площади броня горит средь ночи и средь дня…»

В окрестностях столетиями существовала развитая подземная система орошения — кяризов. Там и сям колодцы выходили на поверхность, как по всей округе, так и у самой дороги. Внезапно появляясь буквально из-под земли, мятежники лупили в упор из гранатометов по бронетехнике и машинам и тут же уходили. Некоторых, заметив нередко с опозданием, «косили» с других машин. Нападавший, только что подбивший советскую или афганскую броню, стоя на коленях и воздев руки к небу, умирал с выкриками «Аллах Акбар!». При этом он был абсолютно уверен, что сейчас же отправляется прямо в рай.

Позже было принято решение в наиболее опасных местах очистить прилегающую к дороге территорию от виноградников. Кое-где на приличное расстояние, а у Черной площади — почти на километр. Конечно, это только усиливало ненависть со стороны местных.