Афганская война ГРУ. Гриф секретности снят!

– Ты, прапорщик Микаладзе, оскандалился перед командиром, – сказал Собин с сарказмом, – тебе надлежало сказать то, что сказал командир. Кто Микаладзе? Ты или командир? Естественно, ты, а он о творчестве Салтыкова-Щедрина знает больше, чем ты, хотя Салтыков-Щедрин увековечил твою фамилию, а не Тоболяка.

– Не обращайте, командир, внимания на слова Собина, – сказал мне Микаладзе. – Он все делает, чтобы кого-то с кем-то рассорить. Своим поведением Собин еще не раз заставит вас усомниться в искренности своих слов и намерений. Я знаю одно, что дорога из города Глупова в город Умнов лежит через город Буянов, как пишет классик, а не через Собина и Саротина. Эти двое, как сказал Глинка, «упившись злобой и грехом, не видят истинных видений».

– Засиделись допоздна! – сказал я вставая. – Пора отдыхать. Завтра будет трудный день. План работы объявлю завтра утром на завтраке в 8.00. Всем быть за столом без опозданий. Спокойной ночи, а я еще немного поработаю.

Все стали расходиться. Переводчик Ахмет подошел ко мне и тихо сказал, чтобы никто не мог его услышать:

– Командир! Обратите внимание на рядового Григорьева. Он в курилке рассказывал солдатам охраны «Мусомяки» анекдоты, как мне кажется, порочащие наш строй, а солдаты смеялись. У Григорьева упрямый характер и коварный ум.

– Поясните, пожалуйста, о чем идет речь.

– Григорьев говорил солдатам, что в СССР введена новая система измерения – андроп, равный десяти годам тюрьмы. Я, конечно, понимаю, что одно дело, если шутят офицеры, совсем другое дело, если такие анекдоты рассказывают солдаты, жди больших неприятностей. Это попахивает нестабильностью в государстве.

– Запомните, Ахмет, что анекдот, рассказанный кем-то для настроения, особенно теперь, когда обстановка в Кандагаре очень сложная, но вызывает смех, это к добру. Среди анекдотов есть немало очень любопытных для познания, например, этот, про «андроп», вы не находите?

Переводчик Ахмет, кажется, остался при своем мнении, ушел отдыхать. Я направился в свою тесную и неуютную каморку, которую с самого начала невзлюбил. По соседству со мной размещался прапорщик Микаладзе с громоздкой аппаратурой для шифрования. Было слышно, как он напевал старинную народную песню:

Против солнца, на востоке,
Стоит келья, монастырь.
Как во том монастыре
Стрелец спасается —
По три раза в день
До пьяна напивается.

В каморке я зажег свечу. Сел на кровать. Вдруг в дверь постучали:

– Входите, не заперто.

– Телеграмма из Центра! – сказал шифровальщик Микаладзе.

– Что там сказано?

– Полковник Шамиль, начальник Кабульского центpa, сообщает, что в наш адрес направлен груз со статуэтками Ленина для раздачи афганцам. Всего 350 штук.

Я подумал про себя: «Куда деть это барахло?» Мне было известно, что статуэтками Ленина, выполненными очень неудачно в легком жанре «девушка с веслом», завалили Афганистан.

– Утром передай мое распоряжение рядовому Григорьеву, чтобы съездил в аэропорт и привез статуэтки в «Мусомяки», а там посмотрим, что с ними делать и кому их подарить?

Шифровальщик ушел.

Я стал знакомиться с имеющимися документами на лиц, завербованных оперативными офицерами, Собиным и Саротиным, в разное время. Среди агентуры были растратчики казенных денег, торговцы, лавочники, служащие кандагарской таможни, лица неопределенного занятия, а попросту – жулики и воры.

Агентура была большая. Чувствовалось, что Саротин и Собин вербовали всех подряд, кто подвернулся под руку. Вербовка происходила поспешно, без должной проверки завербованных, о чем меня предупредили в Кабульском разведцентре, и требовали в срочном порядке разобраться с надежностью агентуры, чтобы исключить всякий провал по вине агентов спецгруппы.

Фотографии агентуры хранились без должного контроля, где попало. На меня смотрели с фотографий суровые, грязные и неухоженные лица, словно разбойники с большой дороги. Все, как правило, бородатые, похожие на одно лицо – лицо злодея. Такие же фотографии печатались в газетах и в милицейских сводках лиц, совершивших тяжкие уголовные преступления и разыскиваемых правоохранительными органами.

Отложил фотографии в сторону. Стало как-то не по себе находиться в окружении бородачей, с которыми предстояло работать. Я никого из них не знал. Они меня тоже не могли знать. Кто они?

Хмурые, суровые лица разглядывали меня, словно через прицел автомата Калашникова, намереваясь пристрелить, недоуменно спрашивали друг друга, для чего я достал их фотографии и что после этого последует?

От дневной усталости и недосыпания кружилась голова, собрал в кучу все фотографии и положил в стол. Подошел к окну.

Стояла ночь. Небо было хмурое и темное. К непогоде. Слышались в отдалении глухие раскаты грома. Видать, пророк Илья катается по небу в своей колеснице. Быть грозе.