Афганские былинки. Война и мир

И теперь уже стреляться захотелось ротному. Нужно было идти и будить комбата. Но тот уже и сам проснулся, причём вместе со всем батальоном. На высотке что-то грохнуло, треснуло несколько раз короткими, злыми очередями и затихло. Потом зашипело, хлопнуло ракетами и засветилось зелёным, малиновым и белым, – Косаченко искал ложку. А за дувалом осветились лица офицеров, у одного соответственно зелёное, у другого белое. Они во всём происходящем искали смысл. А смысла не было, происходил кошмар. Причём совершенно неописуемый, и его ещё предстояло описать начальству. Но тут, как из-под земли, чёртом из табакерки выскочил запыхавшийся Старков и виновато сообщил:

– Мы там это… Высотку взяли! Косаченко спрашивает, дальше что?

Оказалось, прошли по арыку, да так удачно, что на высотку попали почти без хлопот. И комбат молниеносно приказал:

– Первый, второй седьмой, к третьему, быстро!..

– Девятой поднять завесу!

И разбуженная девятая завесила огнём седьмую роту. Та с треском ломанулась по арыку и скоро донесла:

– «Костры» в сборе!.. Двухсотых нет!

И комбат не поверил своим ушам. Для того, чтобы эту высотку взять, нужно было дождаться рассвета и прикрыться вертушками. Нужно было подтянуть бронеколонну, разведать цели, разместить корректировщиков. Нужно было обеспечить прикрытие сапёрам, прикрыться соседом, обмануть противника обходным. И много, что ещё было нужно, а оказалось, что всё, что для этого нужно, – ложка. И ведь никто не поверит, совершенно несусветная чушь. А, главное, непонятно, что теперь со всем этим делать, не с высоткой, конечно, а именно с ложкой. Налицо грубейшее нарушение дисциплины, но ведь и высотка тоже налицо. И замполит предложил:

– Забыть. Никакого самохода не было, а была инициатива в сложной боевой обстановке.

Но забыть не удалось. Инициатива грохотала на высотке так громко, что её услышал со своего КП даже Папа:

– Третий, у тебя что?

– И комбат честно ответил:

– Геморрой… Третий седьмой взял ноль шесть!

– Хорошо! – обрадовались на КП. – Подтягивай туда всё, что есть…

А что у комбата было? Плохое настроение и потрёпанная под высоткой восьмая. А с высотки спускался в зелёнку взмокший от пота «геморрой». Его пришлось снять, чтобы усилить восьмую, и комбат пошёл выяснять:

– Идиоты!.. – начал он – Вам кто разрешил?.. А если бы на мины?.. А если бы вообще…

А идиотом чувствовал себя сам, потому что как ни крути, а взяли, и на отбитой высотке сейчас спешно обтягивалась минными полями хозяйственная седьмая.

– Да вы у меня!.. Да я вас!.. – завёлся комбат.

Но что он их, рассказать не успел. Минные поля стали срабатывать, и на высотке началось такое, что комбату вместе со своим «геморроем» и всей восьмой пришлось срочно заняться делом. Над высоткой загудело, завыло, завизжало противными рикошетами. Весь противоположный склон замелькал неуловимо-беглыми огоньками одиночных выстрелов. Восьмой пришлось оттягивать огонь на себя, и оттянула она его столько, что чуть было от этого огня вся и не погорела.

Два часа бушевал под высоткой беспорядочный ночной бой. Перебегали, в темноте торопливо пересчитывались, и снова перебегали. А с дороги всеми своими стволами загудела «броня». Полк бросил на карту всё своё «приданное», – приданные ему самоходную батарею и танковый взвод. И, чтобы не попасть под своих, комбат оттянул восьмую назад.

– Третий взвод, на исходный! – приказал он.

И третий вернулся под дувал, где по-прежнему сидел и меланхолично помешивал палкой суп задумчивый Кузнецов.

– Пришли? – обрадовался он. – А то выкипело совсем…

Все глянули на то, что выкипело и расстроились уже окончательно, потому что палка в этом супе стояла вертикально и из него получилась всё равно каша. Правда, горячая. Вздохнули, но решили, пока не остыло, поесть. Уселись, вытащили выжидательно из заначек галеты, и тут Косаченко дрогнувшим голосом произнёс:

– Ложка!

И обречённо перетряхнул свой лифчик. Из него вывалились магазины, труха и с полкило пыли, а ложки не было. Потерялась, когда бегали вместе с восьмой.

– Сидеть! – рявкнул Самсон и поймал Косаченко за ногу.

И Косаченко с большим трудом удержали. Держали его минут двадцать. Самсон с Поливановым за руки, остальные за ноги, а Старкова для прочности посадили на пузо. Тот, конечно, подрыгался, поматерился, потом подозрительно затих, и его отпустили, потому что выяснилось, что заснул. И все с облегчением взялись за кашу.

Подобрали банки, загнули на них крышки совочками и, угрюмо поскрипывая пищей, принялись есть. Потом зашвырнули пустой цинк в кусты, обернулись и вздрогнули – Косаченко не было. Оказалось, пока ели, проснулся и снова ушёл, а куда, всем было предельно ясно.

– Идиот! – догадался Самсон.

– Полный кретин! – подтвердил Лобанов.

И все бросились искать идиота в «зелёнку», а Кузнецова опять оставили, чтобы разъяснил лейтенанту, что и как. И тот снова разъяснил:

– Ушли.

– Куда? – изумился Шерстнёв.

– Косаченко искать.

– Кого? – переспросил Косаченко и вышел из-за спины лейтенанта.