Афганский «черный тюльпан»

— Да что ты заладил — подорвется, подорвется! Все будет нормально! Я пошел? — не спросил, а скорее утвердительно сказал Потураев.

— Давай, Женя, с Богом! Мы поедем следом за тобой по следу.

Потураев распорядился расчету сержанта Орасанова оставить их УРАЛ и пересесть в другой тягач. Туда же отправил и водителя. Запустил двигатель и, неторопясь, поехал к ущелью. За ним, с дистанцией метров в пятьдесят двинулась колонна батареи в семь машин. Потураев въехал в ущелье. Он шел посредине дороги, и за ним оставался на снегу четкий колесный след.

Водители других машин, предупрежденные Коростылевым, ехали строго по этому следу. Если проехал и не взорвался старший лейтенант — значит, и они останутся живы. Эти шесть километров дороги по извилистому ущелью 10-го марта 1982 года помнят все солдаты и офицеры артиллерийской батареи. Потураев сознательно жертвовал собой ради спасения своих солдат. Этот факт остался незамеченным в круговороте полномасштабной и кровавой войны в Афганистане. Офицер буднично и просто, без показухи, выполнил свой долг, как он его понимал. Тогда никто не погиб. Потураев на мину не наехал, не наехали и идущие по его следу остальные машины. Батарея вовремя заняла огневую позицию в заданном районе и успешно поддерживала огнем свой батальон в последующие два дня боевых действий.

Коростылев не был верующим человеком, хотя не был и воинствующим атеистом. Он был крещен, но в церковь не ходил, как большинство сверстников его поколения, воспитаных на неверии в Бога в духе материализма. Но, как любой человек, он знал основы христианства, знал, что Христос пострадал ради спасения людей. В последующие годы Коростылев часто в мыслях возвращался к поступку Потураева, который сознательно жертвовал собой ради спасения своих сослуживцев. Нет, Коростылев, не равнял их, Иисуса Христа и Евгения Потураева, но торжество их поступков было налицо и никто бы не смог в этом переубедить Коростылева. Поступок Потураева был даже ближе его душе, так как его самопожертвование происходило на глазах десятков людей. Евгений, на глазах десятков людей, без приказа, а по порыву своего убеждения пошел на такое же самопожертвование. И пусть его, Коростылева, не отрицающего веру, но так и не ставшего ее истинным поборником, простят глубоко верующие люди, но, когда изредка бывая в церкви и прося у Господа прощения или благословения, он наравне с ликом Христа, для себя, всегда видит такое же худощавое лицо Потураева. Его родные могут гордиться таким человеком, как гордится Коростылев, считая, что в жизни ему хоть в чем-то повезло — познакомиться и воевать с таким офицером, каким был старший лейтенант Потураев Евгений Михайлович.

К середине марта и здесь, в горах, потеплело и снег быстро стал таять, образуя журчащие ручейки, которые устремились к речке Логар. В считанные дни снега в расположении батальона не стало, как и во всей провинции. Лишь на вершинах «Трех сестер», что возвышались над батальоном, еще долго сверкали на солнце белые шапки снега, но и они потом растаяли.

С первым теплом в батальон вертолетом доставили из Кабула группу солдат во главе с прапорщиком Сидневым, которые, установив небольшую палатку возле штаба батальона, поселились в ней и начали там, внутри палатки, монтировать какую-то аппаратуру. Их вместе с прапорщиком было всего пять человек, и один из солдат группы постоянно находился на посту перед входом в палатку, не пуская туда никого, включая и офицеров батальона. Солдаты этой группы, общаясь с солдатами рот и батарей, никак не отвечали на вопросы о том, что это за аппаратуру они установили в своей палатке и вообще, зачем сюда приехали и кто они такие.

Но скоро завеса секретности этой группы немного приподнялась, когда капитана Коростылева вызвали в штаб батальона. Его ждали командир батальона, начальник штаба и прапорщик Сиднев. Предложив Коростылеву присесть за столом, майор Терещук сказал:

— Вот, Николай Николаевич, представляю тебе прапорщика Сиднева, сотрудника ГРУ (Главное Разведывательное управление), который, собственно, только с тобой и твоей батареей будет работать. В чем заключается эта работа, он тебе сейчас объяснит.

Прапорщик Сиднев, молодой еще, лет 25–27 человек, плотного телосложения и высокого роста, сидел за столом напротив Коростылева. Перед ним не было никаких документов, ни топографической карты. Сцепив руки на столе и, глядя Коростылеву прямо в глаза, Сиднев начал говорить: