Афганский полет

     - Не надо врача. Я сейчас встану.

     Ему показалось, что его губы стали чужими, невероятно  пухлыми  и  бесчувственно - деревянными. Голос звучал хрипло и сдавлено.

     - Лежи,  Антон,  лежи,  -  это  говорил  Петровин.  Он  придержал  Макарьева за плечи. - Пусть  врач  тебя  сначала  посмотрит,  тогда  и  встанешь...

     - Гляди, какая ссадина у  него  на  затылке,  -  громко  зашептал  кто-то сзади. Кажется, это был спустившийся  с  испытательного  стенда  Женька Шестюк.

     Антон окинул взглядом сгрудившихся над ним людей:

     - Да все нормально, ребята... Голова только немного болит...

     Кто-то с трудом пытался протиснуться  сквозь  собравшихся  вокруг  Макарьева испытателей.

     - Врач? Нет? Ах, да... Пропустите...

     Раздвинув в стороны испытателей, над  Антоном  склонилась  Ульяна  Сорокина. Ее  испуганное  лицо  в  обрамлении  черных  смоляных  волос  казалось мертвенно - белым:

     - Антон, Антошка... Ты меня слышишь?

     Она опустилась на колени рядом с Макарьевым.

     -  Конечно,  слышу.  И  даже  вижу,  -  Макарьев  сделал  попытку  улыбнуться. Лицо его все еще было одеревеневшим как  после  наркоза  и  улыбка получилась жалкой и едва заметной.

     - Живой, - облегченно выдохнула Ульяна. Ее глаза почти  мгновенно  наполнились влагой и крупные капли слез медленно покатились по  щекам.  Живой... Антошка...

 

 

     4 сентября 1988 года. Космодром Байконур, вторая площадка.

 

     Контрразведчик  исподлобья  оглядел  присутствующих,  кашлянул  в  кулак и осведомился:

     - Ну, у кого есть какие соображения, голуби вы мои сизокрылые?

     Чекмаев неслышно вздохнул. За несколько лет совместной работы  он  уже хорошо успел изучить привычки Контрразведчика. "Голуби сизокрылые"  да  еще  с  вопросительной  интонацией  -  означало   крайнюю  степень  раздраженности и неудовольствия шефа.

     - Что молчите, как будто воды в рот набрали? - тон, которым  была  сказана эта фраза, действительно не предвещал  для  присутствующих  на  совещании офицеров ничего хорошего. - Сказать нечего? Ладно,  тогда  я  скажу. Для завязки нашей предстоящей милой беседы.

     Контрразведчик скользнул по подчиненным испепеляющим взглядом  и,  чеканя слова, произнес:

     - То, что произошло, товарищи офицеры, - это  не  просто  наша  с  вами   оплошность.   Это   крайняя   степень   нашего   ротозейства  и  разгильдяйства. За это  в  нашем  ведомстве  принято  снимать  с  плеч  погоны. Если перед этим вам, конечно, не сняли голову.

     Не в силах сдержать охвативших его чувств, он раздраженно хлопнул  ладонью по поверхности стола и продолжал: