Афганский рубеж

По Енотаеву видно, как в его голове перемешались мысли. Пускай я загнул, что клеймо упадёт на Доманина. Тут главное было — помасштабнее последствия изобразить.

Ходил комэска перед нами в течение минуты, но пока ничего не придумал. Достал пачку «Космоса» и постучал несколько раз сигаретой по крышке коробки.

— Лейтенант Клюковкин, — громко произнёс командир эскадрильи.

— Я!

— За нетактичное поведение со старшим по званию объявляю выговор! — объявил Енотаев.

— Есть выговор, — ответил я.

Ефим Петрович убрал сигарету, а затем и пачку в карман.

— Теперь, что касается… — начал комэска.

В коридоре послышалось, что кто-то подал команду «Смирно». Через несколько секунд в дверь Ленинской комнаты начали стучать очень сильно.

Батыров быстро открыл дверь и отошёл в сторону. Это был командир местного полка Петров в повседневной зелёной форме.

— Важный разговор? — спросил он, указывая на нас.

— Уже закончили. А у вас?

— У меня очень важный. Телеграмма пришла со штаба округа, — ответил Петров, снимая фуражку.

Енотаев взглянул в бумагу, которую передал ему командир полка. Выражение лица у комэска стало серьёзным.

— Батыров, через полтора часа все в классе предполётных указаний.

— Все? — уточнил Димон, намекая и на себя тоже.

— Все лётчики абсолютно. Выполнять, — уточнил Енотаев и быстро покинул Ленинскую комнату с командиром полка.

Телеграмма, видимо, очень важная, раз командир полка сам её принёс. Я выглянул в окно, чтобы посмотреть, куда направился Енотаев. Комэска сел в машину к Петрову, и они поехали в сторону штаба.

— А если что-то насчёт верблюда? — кряхтел на кровати Чкалов, который лежал «без задних ног».

Устал Лёня за утро. Практически выступил в многоборье — и тяжести передвигал, и верхом ездил, и бегал ещё.

Догадки строились самые разные. Кто-то даже решил, что нас домой отзывают. Думаю, что просто какое-то уточнение будущей задачи в Афганистане.

Пока я надевал комбинезон, на табуретку рядом с кроватью сел Батыров.

— Саня, спасибо хочу сказать.

— Рано ещё. Комэска вердикт ещё не поменял. Так что пока опасность сохраняется.

— Всё равно, надежда есть, что дело не дойдёт до… верха. Это ж и правда клеймо. А так, может, всё обойдётся.

Батыров совсем не хочет понять, что репутация его сейчас не самое главное. Как он будет в Афганистане сохранять спокойствие, если он здесь ступор ловит?

— Тебя только репутация беспокоит? — спросил я.

— Я не хочу уехать с позором, — прошептал Батыров.

— И не уедешь. Но ты должен себя преодолеть. Сейчас твой рубеж не река Амударья, и не хребет Гиндукуш. Твой «Афганистан» начинается с кабины Ми-8 и той посадки на площадку. Покоришь этот рубеж, дальше будет проще, — сказал я, похлопав командира звена по плечу.

Я пошёл в направлении выхода, но меня окликнул Батыров.

— А твой где рубеж?

— Не знаю. У самурая нет цели, только путь, — улыбнулся я.

В назначенное время мы с планшетами и книгами подготовки к полётам расселись в классе на КДП. Погодка уже была достаточно жаркой. Так что работающий кондиционер БК-2000 был как нельзя кстати включён.

Морозил он знатно. Сразу я решил предложить попробовать достать где-то несколько таких штук и взять их с собой в Афганистан. Насколько я помню, мы летим в Кундуз, а там уже начинали возводить всем известные щитовые домики. Если не изменяет память, называли их «модули».

— Саня, ну какой домик? Палатка — наш дом на ближайшее время. Кто будет заморачиваться? Мы пока долетим, всё уже закончится, — отмахнулся штурман эскадрильи.

Пока мы ждали комэска, он нам показал маршрут, которым мы будем перелетать в Кундуз.

— Летим строго вдоль железной дороги. Погоду уточним, но уже весна. Туманов минимум. С одной посадкой в Бокайды долетим.

— Зачем нам садиться в Бокайды? 500 километров можем и без дозаправки пролететь, — заметил Лёня.

Говорит он верно, что без дозаправки долетим. А вот прохождение таможни не учитывает. Об этом ему и напомнил штурман эскадрильи. После этого появился и Ефим Петрович.

Вид у него был серьёзный. Волосы мокрые, а на лбу несколько капель пота. Промокнул он его платком и начал своё выступление.

— Планы меняются. Кардинально.

— Никуда не летим? Ай, так и знал, что не дадут нам повоевать. Вот зачем так делать? — шёпотом возмутился Бага за моей спиной.

— Эу, ты не психуй! Командир не зря такой мокрый, — заметил Мага.

Енотаев разложил на столе бумаги и окинул взглядом класс. Началась пауза, которая прерывалась только жужжанием кондиционера.

— О приятном. Лейтенант Клюковкин! — произнёс мою фамилию командир, и я встал со стула, выпрямившись в струнку.

— За проявленную разумную инициативу и умелые действия во время выполнения учебно-тренировочного полёта, объявляю благодарность!

Так-так! Уже и поощрения получаю. Главное — ответить правильно.

— Служу Советскому Союзу! — громко сказал я, и комэска показал мне садиться.

Благодарность — это неплохо, но она превращается в снятие ранее наложенного взыскания. Пусть так!

В классе даже аплодисменты раздались.

— Саня, молодец! Не думал, что до этого дня доживу, — сказал мне Бага.