Афганский рубеж

Скорость на приборе 60 км/ч, но вывести вертолёт из пикирования пока не получается. Валимся на правый борт, будто нас что-то тянет туда. Парирую этот разворот, но крен стремительно увеличивался. Тяну ручку на себя, но скорости не хватает, и мы теперь валимся на левый борт. Крен моментально становится 25°. Ещё немного, и войдём в один из склонов.

— Отворачивай! — кричит Батыров.

Ого! Так громко, что даже пробил мне «пробки» в ушах.

Выравниваю вертолёт и отворачиваю от склона. Уйти ушёл, но опять теряем высоту. Как хромой заяц по лесу!

— Скорость 80… 90, — отсчитывал Карим.

Постепенно выравниваемся. Скорость растёт.

— Скорость 120, высота 3000. Вух! — выдыхает Димон.

— Отворачиваю влево, курс 330, — доложил я и повернул через перевал, где мы высаживали несколько дней назад группу Сопина.

Вертолёт летит без отклонений, параметры в пределах нормы. Это был очень крутой взлёт!

Сзади по плечу меня бьёт вновь заглянувший в кабину Сопин и показывает большой палец. Карим сидит закрыв глаза, и что-то шепчет про себя. А Батыров просто смотрит перед собой.

— Командир, ты как? — спросил я по внутренней связи.

Димон достал сигареты и закурил. Причём даже блистер не открыл и сигарету не поджёг.

— Как мы взлетели? Это же против всех законов, — ответил он.

— Ну, просто ты ещё не всё знаешь про вертолёты, — ответил я.

— После сегодняшнего дня, кажется, я ничего не знаю.

Я передал управление Батырову, а сам повернулся назад, чтобы заглянуть в грузовую кабину. На откидной сидушке рядом со сдвижной дверью сидел Сопин, перевязывая окровавленную руку бойца.

Карим пошёл в грузовую кабину, чтобы помочь.

— Без сил лежат. Трое охраняют только пленника. У того мешок на голове. Весь связанный и лежит на полу, — сказал Сабитович, подключившись к аппарату связи в грузовой кабине.

— Раненые как? — спросил я.

— Перевязываются. Я им все аптечки отдал, что нам загрузили. Но нужно в санбат вести. Тут и в голову ранения, и в живот.

— Погибшие есть? — спросил Димон.

Карим не сразу ответил.

— К сожалению.

После такого чудесного спасения, везти на аэродром тела погибших, трудно. Но и оставлять их духам ещё труднее.

В районе Анавы к нам пристроились Ми-24. От них узнали, что Енотаев дотянул до Баграма.

— 207й, на Окабе вас встречают. Спрашивали про груз, — запросил у нас командир одного из «крокодилов».

— Подтвердил. Но мы сначала в госпиталь. Раненных много.

— Вас понял.

После того как доставили раненых и погибших в Баграмский медсанбат, быстро перелетели на аэродром. В грузовой кабине остались несколько человек, которым помощь была не нужна. А ещё и тот самый «груз», за которым и ходили Сопин и вторая группа.

Руководитель полётами обозначил нам, что после выключения нас ожидают на КДП. Этого и следовало ожидать.

— 207й, встречать груз будут на рулёжке, — сообщил РП, как только мы начали освобождать полосу.

Только мы порулили к стоянке, как дорогу нам перекрыли два УАЗа и чёрная «Волга». Кажется, груз, который взяли разведчики очень ценный.

— Командир, просят фары выключить ненадолго, — передал слова Сопина Сабитович, и мы выключили свет.

Нам даже дверь в кабину экипажа прикрыли. Что ж за секретность такая⁈ В темноте можно было разглядеть, как от вертолёта уводят пленного. Как только машины уехали, мы продолжили рулить на стоянку.

После выключения, я ещё пару минут не вылезал из кресла. Перед глазами до сих пор стоит обрыв, и как мы летим вниз. И ведь другого варианта не было спастись.

Я вышел в грузовую кабину, и тут же чуть не упал, поскользнувшись на луже крови. Повсюду осколки и гильзы. Окровавленные бинты вперемешку с грязью и пылью. Даже при тусклом свете в кабине, картина не самая приятная.

— Мы сейчас поможем, — залезли в кабину два парня из группы Сопина.

— Сынки, идите спать. Мы сами, — остановил их Карим, который загребал на лопату гильзы.

Молодые ребята посмотрели на меня, и я показал им на выход.

— Спасибо вам. Я молиться уже хотел, хоть и не знаю как, — сказал один из них.

— Я тоже. Только… это ведь неправильно? — спросил второй.

— В окопах атеистов нет, мужики. Спасибо, что живые.

Парни вышли. Я предложил Кариму помочь, но он тоже меня отправил на улицу.

Я спустился по стремянке и оглянулся вокруг. В воздухе по-прежнему стоял запах сырости, керосина и отработанных газов. Освещение на аэродроме практически не работает, но транспорт ездит как в центре города.

В паре сотен метров, инженеры, подсвечивая фарами и фонариками, колдуют над повреждённой машиной Енотаева.

Я нашёл Димона, который беседовал с Игорем Геннадьевичем.

— Скажу честно, у тебя, Саня, нервы железные. Спасибо! — поблагодарил меня Игорь Геннадьевич, когда я вышел на бетонку.

— У нас всех нервы из стали, — улыбнулся я.

— Ага! И мыслим творчески, — добавил Димон, продолжая курить одну сигарету за другой.

— Много потеряли людей? — спросил я у Сопина.

— Троих. А вторая группа двоих. Зато… этого духа и ранило, и контузило, но живой остался, — сплюнул Сопин.

К вертолёту подъехал ГАЗ-66 и разведчики начали грузиться в него.

— А кого привезли, товарищ капитан? — поинтересовался Димон у Игоря Геннадьевича.