— Красили Голл и Планкет, — пожав плечами, разъяснял мне Франси. — А рамы сколачивал я. Тут внизу. — Он взмахнул рукой, указывая, и поморщился от боли. — Днём и ночью, неделю напролёт. И что я за это получил? — Он обвёл взглядом разорванный пиджак и сломанный палец. — Сушили под лампами. Краски ещё липли, когда он вам показывал. Но вы ничего не заметили.
— А зачем это? — спросил я.
Он прищурил налитый кровью глаз и сделал попытку ухмыльнуться.
— Охота узнать, а?
Прислонившись затылком к ножке верстака, он молча затянулся сигаретой.
Кстати говоря, оказывается, человек по фамилии Марбот существовал на самом деле. Да, это реальное лицо, даже если всё остальное обман. Поразительно.
Франси вздохнул.
— И беднягу Принца Хэккет распорядился убить, — сказал он.
Я вышел на воздух. Мир вокруг был огромный и какой-то выпотрошенный. Я вообразил, как остаток своих дней буду жить, бессмысленно брякая, как сухая горошина в этом великанском пустом стручке.
Домой я брёл медленно, осторожными мелкими шажками, словно бережно нёс на руках самого себя. Было пасмурно, на перекрёстках ветер вздувал грязные полотнища измороси. Всё вокруг дрожало и мерцало, обведённое по контуру холодным огнём, как при мигрени. У себя в квартире я, помнится, долгие часы провёл, бесцельно расхаживая по комнатам или сидя у окна и следя за тем, как, разгоревшись закатом, тихо угасает зимний вечер. Я вытащил из-под кровати чемодан тёти Корки и стал перебирать её вещи. Пришлось повозиться. Скорбный дождливый свет вползал в окно. Я развёртывал пожелтевшие бумаги, они, шурша, с готовностью раскручивались, как папирус, спеша выдать её тайны. Она оказалась такой же голландкой, как я. Перед войной она недолгое время была замужем за инженером, который приехал из Голландии строить мост и который бросил её, как только был смонтирован последний пролёт. (Впоследствии, помнится, мост этот рухнул, и погибло много народу.) Я сел на пол и рассмеялся бы, если б мог. Ну что за актёрка! С какой самоотдачей столько лет поддерживать свой миф! И тебе заграничные папиросы, и этот лёгкий иностранный акцент. Жаль, что я не смог пролить слезу по тебе, добрая моя тётушка. А может быть, и пролил?
В последовавшие дни я не знал минуты покоя. Исходил весь квартал, заглядывая в памятные уголки. Всё осталось прежним и при этом решительно переменилось. Я словно умер и возвратился на землю. Такими я представляю себе мертвецов, блуждающих по земле в состоянии полнейшего, невыразимого недоумения. Притаясь, я подолгу простаивал на Рю-стрит, наблюдая за домом. Никого; там больше никто не бывал.
Когда этот случай попал наконец в газеты, я вознегодовал, я чувствовал, что нарушены мои права собственника. Как будто бы эти свиньи-газетчики выкопали своими рылами какой-то неприятный эпизод моей личной жизни (