Афинская школа

Летом нас Нина Петровна, бывшая наша классная, возила на экскурсию, так Андрюша меня с Ольгой снимал. Неприятная эта Ольга, и чего я с ней дружу, – сама не понимаю. Задавака, все-то она знает, обо всем имеет свое мнение, напускает много на себя, а сама-то: ни рожи, ни кожи. У них и отец такой же – маленький, горбатенький, и как только Валентина Ивановна решилась судьбу свою с ним соединить, с таким уродцем. К тому же, он слегка чокнутый. Рисует какие-то детские картинки, как ясельный. Я у Ольги была несколько раз – живут бедновато; книг, правда, много, но мебель старая, типовая, никакого комфорта, а на столе хрустальная ваза с яблоками. Ясно, что для понта. Мы с мамашей яблоки в момент съедаем. Мамаша у меня не старая – тридцать семь лет, еще думает устроить свою судьбу, только вот площадь у нас маленькая, и с соседкой. Мамаша у меня очень легковерная и несколько раз уже нарывалась. Мне Ивановна, соседка, все уши прожужжала: «Мать твоя такая-сякая, мужиков водит».

У нас с мамашей было несколько разговоров на моральные темы, и Ивановна перестала зудеть; видно, мамаша как-то по-другому устроилась. Когда мамаша нарывается, она становится плаксивой. А меня обида забирает, я на нее ору, как это она опять влипла, есть же какие-то средства, вот и Ветка говорит про таблетки, мамаша только плачет еще горче, ей жалко неродившихся ребяток. Она вообще очень жалостливая, по субботам, я знаю, она ходит в церковь и ставит там свечки за убиенных. Мамаша моя родилась в деревне и жила там до 16 лет, в Москве она по лимиту, так что воспитана в старых понятиях.

Страх перед жизнью у нее патологический, оттого и в церковь ходит. А я, хоть и занимаюсь антирелигиозной работой, ничего не могу с ней поделать. Да, насчет моей антирелигиозной работы. В пятницу, как раз после концерта, устроенного на уроке биологии Ванькой Милых, Крыса меня подзывает и говорит: «Нужно собрать антирелигиозный штаб и отчитаться о проделанной работе». А я ей говорю, что работы никакой не было, так что собираться ни к чему. Она мне на это, что мое безответственное отношение к общественным обязанностям мне даром не пройдет и отразится на моей оценке по биологии, а я ей: «Наплевать, пусть отразится». Так мы препирались минут пять, наконец, она проблеяла: «Собери сведения, кто в нашей школе посещает церковь, – это задание городского штаба». С тем и отвалила. Странный я человек, другой бы поддакнул, посмеялся про себя и ничегошеньки бы не стал делать – с какой стати? Кому нужно? Крысе нужно, пусть и делает, а про городской штаб она, наверняка, бреханула. А я по нашим временам прямо-таки сверхсознательная, да и Крысу мне временами жалко бывает. Все над ней издеваются, директор ее со света сживает, родители учеников на нее во все инстанции жалобы строчат, дома у нее ребенок бандитом растет без надлежащего надзора – это она сама нам говорила, а Крыса еще жива, еще двигается, даже иногда в хорошем настроении бывает. Разве какой-нибудь нормальный человек, после того, что на уроке творилось, вспомнил бы про антирелигиозную пропаганду? Да гори она синим пламенем! В общем я решила сведения собрать.

Только вот как это сделать? Прийти в класс и спросить: ребята, кто из вас верующий? Дураков нет. Короче говоря, в следующую субботу я пошла в церковь, соседствующую с нашей школой, подумала: может, увижу кого-нибудь из наших. Вообще-то в церкви я была и раньше, но в детском возрасте. Помню, мне стало плохо от сладкого какого-то запаха и духоты, и мамаша меня увела. А пение мне понравилось, и вообще было на что посмотреть – тут тебе и поп, и молящиеся старушки, и свечки передают туда-сюда. Но и страшно было тоже: все-таки я школьница, мне здесь не положено находиться.