Афинская школа

И все-таки я ухожу. Так получилось. Пока ухожу «на улицу», год-то не кончился, даже в школу устроиться не удастся. Но в школу я не пойду. Хватит. Поменяла несколько школ. Везде одно и то же. Недавно в газете попалось на глаза объявление: требуются машинистки. В свое время я кончала курсы машинописи, может, попробовать? Это тяжелый физический труд, но нормированный. Отработал – и принадлежишь себе, читай, гуляй, развлекайся, свобода… И потом там нет этой жуткой казарменной атмосферы, машинистки – народ независимый… В мои-то годы в машинистки… но не в торговлю же! Говорят, в торговле много бывших учителей… Понятно, что из школы бегут.

Когда-то я считала профессию учителя лучшей в мире профессией. Но это в теории. А на практике… вот хоть последний педсовет, после которого я подала заявление. Когда я на него шла, у меня душа в пятки уходила: думала, что он будет целиком посвящен девятому классу, то есть моим промахам и упущениям в «воспитательной и организационной работе», за которые мне уже влепили выговор.

До сих пор я не подвергалась публичной порке, и эта перспектива отнимала у меня последние остатки самообладания, я не столько думала о том, что делается в классе, сколько о возможной моей ответственности за происходящее. А в классе было не спокойно. Что-то там готовилось, что-то созревало; подспудные, невидимые мною явления порождали странные необъяснимые поступки, дикие выходки…

Я уже устала от жалоб Чернышевой; она считает девятый класс неуправляемым, винит во всем меня, говорит, что к ребятам нужно применять жесткие меры. Чернышева считает, что, хотя мальчишки в девятом «не подарок», воду мутят не они, а Сулькина и Прохорова. Сейчас Сулькина больна, у Прохоровой дома большое несчастье и в школе ее тоже нет, а класс все равно бурлит. Проводить уроки в нем практически невозможно, никто не слушает, все заняты своим. Что-то случилось с Аней Безугловой, из нормальной, довольно спокойной девочки она превратилась в грубую дерганую неврастеничку; изменился Воскобойников: куда-то пропало суперменство, высокомерие спортивной звезды, за него я рада… хотя что-то во всем этом не то, что-то здесь не так… что-то постоянно ускользает, но «кода» к этому «что-то» у меня нет.

На днях заходила к Прохоровой домой. Там трагедия. Отец Кати в пьяном виде пырнул ножом бабушку, мать жены. Сейчас она в больнице в тяжелом состоянии. Спрашивается, что нужно было этому человеку? Он инвалид, без ноги, жена от него ушла, а ее мать осталась с ним и с внучкой, вела хозяйство.

Соседи говорят, он ежедневно «вымещал на ней зло», крики слышались каждый вечер. И в таком аду живет Катя! Теперь я вспомнила, как после изучения Достоевского, она подошла ко мне и сказала: «Мармеладов был прав, что пил». Меня это удивило – какая правота в пьянстве? А Катя стала доказывать – горячо, убежденно; ясно было, что ее не Мармеладов волновал, а что-то свое нужно было решить.

Помнится, она говорила, что водка для Мармеладом – единственное спасение, она как наркотик, как обезболивающее лекарство. При его жизни, если у него еще водку отнять, что же тогда останется? Какие у него цели в жизни, радости какие? Жена его не любит, презирает. Ни друзей у него нет, ни родных – одна Соня, но в ней самая его рана, так что лучше бы ее не было. Вот и выходит, что водка для Мармеледова на тот отрезок жизни, что ему остался, – спасительница. Иначе одни злоба да ненависть останутся.

В чем-то Катя права. Не помню, что я тогда ответила. Но вот что приходит в голову: Катин отец, сегодняшний Мармеладов, не был пьян, когда набросился на мать жены с кухонным ножом. Возможно его злые инстинкты искали выхода, а наркотика под рукой не оказалось… И в результате пострадала бабушка – самый беззащитный член семьи, ухаживающая за ним, инвалидом. Почему именно она? Сильный ищет для самоутверждения слабого, слабый – еще более слабого, не потому ли? Опять тот же вопрос, что и в поэме О. Н. Есть ли воистину виноватые? И не будут ли виновные выбраны произвольно, чьей-то волей? Трудно, порой невозможно найти истинного виновника, проще его назначить или избрать по жребию.

Студенткой я слышала, что некоторые племена имеют непохожее на наше «дологическое мышление», причинно-следственные связи в котором отсутствуют. Когда у них случается что-то плохое, они начинают копать землю, и первое попавшееся на глаза существо – дождевого червя, например, объявляют виновником несчастья. Может, и все мы недалеко от них ушли? Когда-то поэма О. Н. показалась мне слишком головной, сконструированной, теперь я думаю иначе. О. Н. очень обрадовался, когда я ему это сказала.

Ему сейчас нужна поддержка. Он только что выписался из больницы, но об этом потом. Об этом хочется думать долго, обстоятельно. Об ином же мечтаешь поскорее забыть; к сожалению, не удается. Да, тогда на педсовете я сидела, как на вулкане, ожидая: вот сейчас, вот сейчас начнется. Но не начиналось, полтора часа прошло от начала, а не начиналось.