Афинские убийства, или Пещера идей

[* Как я ни искал в моих книгах, нигде не удалось мне найти никакого следа этой якобы религии. Это — явный вымысел автора.]

Гераклес, хранивший все это время молчание, произнес:

— А какой смысл верить в этого дурацкого Переводчика, если в конце концов они умрут, так ничего и не узнав?

— Ну, некоторые считают, что с Переводчиком можно говорить. — Крантор ухмыльнулся. — Они говорят, что мы можем обратиться к нему, зная, что он слышит нас, ибо он читает и переводит все наши слова.

— И что же говорят этому… Переводчику те, кто так считает? — спросил Диагор, которому это верование казалось не менее смехотворным, чем Гераклесу.

— Кто что, — сказал Крантор. — Некоторые хвалят его или что-нибудь просят, например, чтобы он сказал им, что будет в будущих главах… Некоторые бросают ему вызов, потому что знают или думают, что знают, что на самом деле Переводчика нет…

— И как же они бросают ему вызов? — спросил Диагор.

— Кричат на него, — ответил Крантор.

И тут вдруг он поднял голову к темному потолку комнаты. Казалось, он что-то искал.

Он искал тебя.*

[* Перевод буквальный, но я не очень понимаю, к кому обращается автор при этом неожиданном грамматическом переходе на второе лицо.]

— Слушай, Переводчик! — громогласно закричал он. — Ты, что так уверен в своем существовании! Скажи мне, кто я!.. Переведи мой язык и опиши меня!.. Я бросаю тебе вызов: пойми меня!.. Ты, кто думает, что мы — всего лишь давно написанные слова!.. Ты, кто думает, что в нашей истории скрыт конечный ключ!.. Осмысли меня, Переводчик!.. Скажи мне, кто я… если, конечно, читая, ты можешь еще и разгадать меня!.. — И возвращаясь к спокойствию, он снова взглянул на Диагора и усмехнулся. — Вот что они кричат предполагаемому Переводчику. Но, конечно же, Переводчик никогда не отвечает, потому что его нет. А если и есть, он, как и мы, ровным счетом ничего не знает…*

[* Даже не знаю, почему я так разнервничался. У Гомера можно найти много примеров неожиданного перехода на второе лицо. Наверное, это — нечто подобное. Однако, по правде говоря, мне было немного не по себе, когда я переводил обличительные речи Кранто ра. Я даже начал думать, что, быть может, «Переводчик» — новое эйдетическое слово. В этом случае окончательный образ этой главы гораздо сложнее, чем я предполагал: свирепые атаки «невидимого зверя» — соответствующие критскому быку, — «девушка с лилией», а теперь еще и «Переводчик». Елена права: эта книга стала моей навязчивой идеей. Завтра поговорю с Гектором.]

Вошла Понсика с наполненным кратером и разлила еще вина. Воспользовавшись заминкой, Крантор сказал:

— Пойду прогуляюсь. Ночной воздух пойдет мне на пользу…

За ним последовал уродливый белый пес. Минуту спустя Гераклес заметил:

— Не очень-то обращай на него внимание, любезный Диагор. Он всегда был очень порывист и чудаковат, а время и странствия только заострили эти особенности его характера. У него никогда не хватало терпения сесть и говорить долгое время; он путается в длинных аргументах… Он не похож был ни на афинянина, ни на спартанца, потому что ненавидел войну и армию. Я рассказывал тебе, как он ушел жить один, в хижине, которую сам же соорудил на острове Эвбея? Это случилось приблизительно тогда, когда он сжег себе руку… Но и человеконенавистничество ему было не по душе. Не знаю и никогда не знал, что ему нравится и что нет… Подозреваю, что он не доволен той ролью, которую Зевс назначил ему в этом большом Спектакле, которым является жизнь. Прошу у тебя прощения, Диагор, за его поведение.

Философ ответил, что все это не важно, и поднялся, чтобы уходить.

— Что делаем завтра? — спросил он.

— Ну, ты ничего. Ты — мой заказчик, и тебе уже пришлось изрядно потрудиться.

— Я хочу и дальше помогать тебе.

— Не стоит. Завтра я проведу небольшое расследование в одиночку. Если будут новости, я тебе сообщу.

Диагор замешкался у двери:

— Ты узнал что-нибудь, что можешь мне рассказать?

Разгадыватель почесал в затылке.

— Все идет хорошо, — сказал он. — У меня есть пара теорий, которые не дадут мне спокойно спать сегодня ночью, но…

— Да, — прервал его Диагор. — Не стоит говорить о смокве, не открыв ее.

Они по-дружески распрощались.*

[* Я все более беспокоюсь. Не знаю почему, никогда раньше я не испытывал такого по отношению к работе. Кроме того, возможно, все это — лишь мое воображение. Я приведу тут мой краткий разговор с Гектором сегодня утром, а уж читателю судить.

— «Пещера идей», — кивнул он, как только я назвал книгу. — Да, классический греческий текст анонимного автора, написанный в Афинах после Пелопоннесской войны. Это я сказал Элию включить его в нашу серию переводов…

— Я знаю. Я его перевожу, — сказал я.

— И чем я могу тебе помочь?

Я ответил. Он нахмурился и задал мне тот же вопрос, что и Элий: почему я хотел просмотреть рукописный оригинал. Я объяснил ему, что это эйдетическое произведение и что Монтал, кажется, не заметил этого. Он снова нахмурился.

— Если Монтал этого не заметил, значит, этот текст — не эйдетический, — сказал он. — Прости, не хочу быть невежливым, но Монтал был в этом деле настоящим знатоком…