Он посмотрел на них, на мать и дочь: их лица были подобны белым стенам, лишенным эмоций и разума. Он огляделся вокруг: с рабами было то же самое. Он подумал, что бесполезно пытаться пробить брешь в сплошной стене немигающих взглядов. «Вот какова религиозная вера, — сказал он себе, — она стирает с лиц волнение сомнений, как нет их на лицах невеж». Откашлявшись, он спросил:
— Почему же выбрали Трамаха?
— Настал его черед, — ответила Этис. — То же будет со мной и с Элеей…
— И с крестьянами из Аттики, — согласился Гераклес. Выражение лица Этис на мгновение стало таким, какое
бывает у матери, набирающейся терпения, чтобы объяснить Маленькому сыну что-то очень простое.
— Наши жертвы всегда добровольны, Гераклес. Мы даем крестьянам возможность выпить кион, и в их воле принять его или отказаться. Но большинство соглашаются. — И чуть улыбнувшись, она прибавила: — Никто не может быть счастливым, руководствуясь лишь своими помыслами…
Гераклес возразил:
— Не забывай, Этис, что я должен был стать недобровольной жертвой…
— Ты раскрыл нас, и мы не могли этого допустить. Наше братство должно оставаться тайным. Не так же ли поступили и вы с моим супругом, когда решили, что стабильность вашей чудесной демократии подвергалась опасности от таких, как он?.. Но мы хотим дать тебе последнюю возможность, Присоединись к нам, Гераклес… — И она вдруг прибавила, словно умоляя его: — Будь счастлив хоть раз в жизни!
Разгадыватель глубоко вздохнул. Он решил, что уже все сказано и теперь они ждут от него какого-то ответа. Так что он заговорил твердым, спокойным голосом:
— Я не хочу, чтобы меня разорвали на части. Для меня это не способ обрести счастье. Но я скажу тебе, Этис, что я сделаю, и вы можете рассказать об этом своему главарю, кем бы он ни был. Я отведу вас к архонту. Всех вас. Я совершу правосудие. Вы незаконная секта. Вы убили нескольких афинских граждан и многих аттических крестьян, которые никак не связаны с вашими абсурдными верованиями… Вас осудят и будут пытать, пока вы не умрете. Вот как я обрету счастье.
Он снова по очереди обвел глазами окружавшие его каменные взгляды. Остановившись на темных глазах Этис, он прибавил:
— В конце концов, как ты сказала, мы сами отвечаем за свои поступки, так ведь?
Помолчав, она произнесла:
— Думаешь, смерть или пытки нас пугают? Ты ничего не понял, Гераклес. Мы открыли счастье, недоступное разуму… Что нам до твоих угроз? Если это необходимо, мы умрем с улыбкой на губах… и ты никогда не поймешь ее причины.
Гераклес стоял спиной ко входу в трапезную. Внезапно оттуда на всю комнату разнесся новый, густой и мощный голос с оттенком издевки, будто не принимавший всерьез самого себя:
— Нас раскрыли! В руки архонта попал папирус, где говорится о нас и упоминается твое имя, Этис. Наш добрый друг принял меры предосторожности перед тем, как отправиться к тебе…
Гераклес обернулся и увидел морду уродливого пса. Пес сидел на руках огромного мужчины.
— Ты только что спрашивал о нашем главаре, не так ли, Гераклес? — сказала Этис.
И в эту минуту Гераклес почувствовал сильный удар по голове.*
[* Я пишу это примечание прямо перед ним. Честно говоря, мне все равно, ибо я почти свыкся с его присутствием.
Он, как всегда, специально вошел, когда я только закончил перевод финала этой предпоследней главы и собирался немного отдохнуть. Услышав скрип двери, я подумал: интересно, какую маску он сегодня надел. Но он был без маски. Конечно, я сразу его узнал, ибо его лицо известно в нашем обществе: белые, ниспадающие до плеч волосы, открытый лоб, четкие линии лет на лице, редкая борода…
— Видишь, я хочу быть с тобой искренним, — сказал Монтал. — В какой-то степени ты был прав, так что больше я не буду скрываться. Я действительно разыграл свою смерть и скрылся в этом маленьком тайнике, но продолжал следить за судьбой моего издания, ибо хотел узнать, кому доведется его переводить. Когда я нашел тебя, я начал за тобой следить, пока наконец мне не удалось привезти тебя сюда. Правда и то, что я разыгрывал угрозы, чтобы ты не утратил интерес к книге… как, например, когда я подражал словам и жестам Ясинтры… Все это так. Но ты ошибаешься, думая, что я — автор «Пещеры идей».
— И это ты называешь искренностью? — возмутился я.
Он глубоко вздохнул.
— Клянусь тебе, я не лгу, — произнес он. — Зачем мне было тебя похищать, чтобы ты работал над моим собственным текстом?
— Потому что тебе был нужен читатель, — спокойно ответил я. — Куда же автору без читателя?
Похоже, Монталу моя теория показалась забавной.
— Неужели я так плох, чтобы мне нужно было кого-нибудь похитить, чтобы он читал мои книги?
— Нет, но что есть чтение? — возразил я. — Этот процесс невидим. Мой отец был писателем, и он знал об этом: когда ты пишешь, создаешь образы, которые потом, оживленные другими глазами, принимают иные формы, совершенно невообразимые для их создателя. Однако тебе было необходимо знать мнение читателя