Афинские убийства, или Пещера идей

Монтал любезно, но несколько напряженно усмехнулся: — Я действительно на протяжении многих лет хотел доказать, что Платон был прав, утверждая, что Идеи существуют, — признал он, — и что, следовательно, мир благ, разумен и справедлив. И я считал, что эйдетические тексты могут служить тому доказательством. Успеха я так и не достиг, но и разочарований больших тоже не было… пока я не нашел забытую рукопись «Пещеры», спрятанную среди полок старинной библиотеки… — Он замолчал, и взгляд его затерялся в темноте камеры. — Вначале это произведение восхитило меня… Я, как и ты, заметил таившиеся в нем тонкие образы: умело проложенная путеводная нить из подвигов Геракла, девушка с лилией… Я был все более уверен, что наконец нашел книгу, которую искал всю жизнь!..

Он перевел глаза на меня, и я уловил в них глубокое разочарование.

— Но тогда… я начал замечать нечто странное… Меня смущал образ «переводчика»… Я пытался уверить себя, что, как любой новичок, я попался на приманку, и теперь текст увлекал меня за собой… Однако по мере того, как я читал, в голове моей начинали роиться таинственные подозрения… Нет, это была не простая приманка, здесь крылось нечто большее… И когда я дошел до последней главы… я в этом убедился.

Он замолчал. Лицо его заливала жуткая бледность, будто он вчера умер. Но он продолжал:

— Внезапно я нашел ключ… И понял, что «Пещера идей» не только не доказывает существование того, платоновского — благого, разумного и справедливого мира, напротив, она доказывает как раз противоположное. — Он вдруг взорвался: — Да, ты можешь мне не верить: эта книга — свидетельство того, что нашею мира, этого упорядоченного, светлого пространства, наполненного причинами и следствиями и подчиняющегося справедливым и милостивым законам, не существует!..

И глядя на то, как он задыхался, на его искаженное лицо, превратившееся в новую маску с дрожащими губами и потерянным взглядом, я подумал (и я не боюсь об этом писать, даже если Монтал прочтет эти строки): «Он совсем сумасшедший». Затем показалось, что он взял себя в руки и серьезно добавил:

— Я был так безумно напуган этим открытием, что хотел умереть. Я закрылся в доме… Бросил работать и отказался у себя кого-либо принимать… Пошли слухи, что я сошел с ума… И, быть может, так оно и было, ибо истина порой помрачает умы!.. Я даже подумывал, не уничтожить ли эту книгу, но какая в том польза, если я уже все знал?.. Так что я избрал другой путь: как ты и подозревал, я воспользовался идеей с истерзанным волками останками, чтобы симулировать смерть с помощью тела бедного старика, которого я переодел в свою одежду и изувечил… Потом я подготовил свою версию «Пещеры», следуя тексту оригинала, усилив эйдезис, однако не упоминая о нем напрямую…

— Зачем? — перебил его я.

С минуту он смотрел на меня так, будто вот-вот ударит.

— Затем, чтобы убедиться, сделает ли другой читатель то же открытие, что и я, но без моей помощи! Потому что еще не исключена пусть даже крошечная возможность, что я ошибаюсь! — С увлажнившимися глазами он добавил: — И если это так, а я молю, чтоб так оно и было, то мир… наш мир… будет спасен.

Я хотел было усмехнуться, но вспомнил, что с сумасшедшими нужно обращаться очень любезно.

— Пожалуйста, Монтал, прекрати, — сказал я. — Признаюсь, это произведение несколько необычно, но оно никак не связано с существованием мира… или вселенной… не связано даже с нами. Это просто книга, и все. Сколько бы в ней ни было эйдезиса и как бы он ни захватывал нас обоих, мы не можем заходить слишком далеко… Я прочел почти все и…

— Ты еще не прочел последнюю главу, — промолвил он.

— Нет, но я прочел почти все и не…

— Ты еще не прочел последнюю главу, — повторил Монтал.

Я сглотнул слюну и уставился на раскрытый на моем столе текст. Потом снова взглянул на Монтала.

— Хорошо, — предложил я, — мы сделаем вот что: я закончу перевод и докажу тебе, что… что это просто вымысел, более или менее ладно изложенный, но…

— Переводи, — взмолился он.

Я не захотел его расстраивать. Поэтому повиновался. Он сидит здесь и смотрит, как я пишу. Начинаю перевод последней главы.]

12

Сначала пещера была золотистым отблеском, подвешенным где-то в темноте. Потом она стала сгустком боли. Опять превратилась в свисающий золотистый отблеск. Покачивание не унималось. Тут

появились какие-то очертания: жаровня с углями, но — любопытно — тягучий, как вода, металл казался телами напуганных змей. И желтое пятно, фигура мужчины, которая вытягивалась в одном месте и сжималась в другом, словно подвешенная на невидимых нитях. Да еще шум: легкий металлический отзвук и изредка острая пытка лаем. Разнообразный набор запахов сырости. И снова все сворачивалось, как свиток папируса, и возвращалась боль. Конец истории.