Афинский яд

Ночь, вероятно, была на исходе, когда мы, наконец, оставили разгромленное ложе, кое-как оделись (а я к тому же нацепил свой изрядно поникший венок) и, желая сменить обстановку, присоединились к обществу. Играли новые музыканты. В комнате с красивыми узорами на стенах кто-то успел прибраться. На подставках стояли изящные старинные вазы с такими росписями, что ни один степенный и благоразумный гражданин не украсил бы ими свой андрон.Сюжетом этих росписей были сцены человеческой жизни, однако служение Эросу явно интересовало художников гораздо больше, нежели Троянская война. Перед глазами разворачивались картины веселых пиров: вот перебравшего юношу рвет в большую чашу, вот гетера задирает хитон, а ее прислужницы жестами предлагают лысому мужчине нагнуться. Вот симпосион,где хмельные сатиры едят и прямо за столом овладевают своими пышнотелыми и большегрудыми сотрапезницами в дорогих украшениях. А вот женщина замахивается сандалией, угрожая немедленной расправой обнаженным ягодицам юного любовника.

Повсюду царило непринужденное веселье, и при мысли, что оно не обошло тебя стороной, на сердце теплело. Гудели оживленные голоса, струны кифары нежно пели в полумраке. На подставках и столах были красиво расставлены светильники, наполненные лучшим маслом (которое не давало копоти). Как мало все это походило на деревенскую жизнь в Элевсине или Гиметте, где приходилось ложиться спать с заходом солнца и лишь уханье филинов нарушало ночную тишину. А здесь ночь мало чем отличалась от полудня.

— Вы ночные пташки! — вскричал я. — Афинские совушки!

Девушки заухали и зачирикали.

— Ага, — сказала мне Клеобула, — ты позабыл шутку о Софокле и его любовнице Архиппе. Софокл был уже глубоким стариком, годы посеребрили его волосы и затуманили взор, но он все равно хотел, чтобы Архиппа была рядом и заботилась о нем. Когда же друг Архиппы спросил одного из ее бывших любовников, чем она нынче занята, тот ответил: «Она, словно сова, сидит на могильном камне».

— Но я-то еще не старик! — запротестовал я. И я действительно был как никогда счастлив, что жив (хотя и ранен) и молод.

— Выпьем, — предложила Клеобула. — Осушим кубки за Юность и Здоровье.

Я с готовностью выпил, а потом сложил стихотворение, которое, к счастью, уже не помню. Вокруг нас успела собраться толпа мужчин, желающих поговорить с девушками, и я не удивился, обнаружив среди них богача и красавца Филина. Если уж человек его положения решал посетить публичный дом, разумеется, он выбирал самый лучший. Потом в комнату неожиданно ввалилась целая толпа, и я догадался, что это, верно, остатки сегодняшних симпосионов.Роскошные трапезы часто заканчиваются буйным весельем, на которое сетуют приличные дома: хмельные гуляки, шлюхи и слуги выходят на улицы и, в поисках новых развлечений, устраивают комос— шествие с музыкой и песнями. Сегодня участники двух великолепнейших пиров шумными комосамипрошли по городским улицам и одновременно решили, что визит в дом Трифены достойно увенчает полную удовольствий ночь. Они слились в большую толпу, к которой примкнули рабы-музыканты: двое мальчиков со свирелями и множество девушек с кроталамии цимбалами. Удары палочек о бронзовые тарелки кроталзадавали ритм, а надетые на искусные пальцы металлические пластинки цимбал, сталкиваясь, издавали чарующие звуки. Пришедшие были людьми небедными, и вскоре немало звонких монет перекочевало из их карманов в руки Трифены. Поминутно посылали за хиосским вином. Комната была забита до отказа, музыка, до сих пор едва слышная, загремела, словно подзадоренная пьянящими ритмами кротали цимбал. Внезапно какой-то юноша застучал ножом по глиняному кувшину, требуя тишины.

— Господа — и дамы — из Афин и не только! А сейчас представьте, что звучат трубы!

Он заревел, изображая вышеназванный музыкальный инструмент, а флейтисты и флейтистки любезно присоединились к оратору, изо всех сил стараясь извлечь из своих флейт некое подобие трубных звуков.

— Та-ра-ра-ра! — орал юноша. — Но не думайте, что эти трубы звучат в честь Александра! Они приветствуют кое-кого покраше! Дивитесь великолепной Фрине!

Он распахнул дверь, и в комнате появилась высокая фигура, закутанная в покрывало, которое, однако, не могло скрыть чудесных очертаний тела под ним. Покрывало полетело на пол — и нашим взорам открылась прекраснейшая женщина на свете.