Афинский яд

Выяснив, что я не помню последние слова «Вакханок», хотя был уверен в обратном, я покраснел. А старый философ при желании мог прекрасно декламировать целые стихотворные отрывки.

— Мы всегда цитировали в кружке Платона, — ответил польщенный Аристотель, когда я выразил ему свое восхищение. — И Александр тоже, он тогда был еще мальчиком. Если ему нравилось стихотворение, он учил его наизусть. Его любимой драмой Еврипида была «Андромеда», он знал на память огромные куски и, если его не остановить, мог декламировать до бесконечности. Думаю, его зачаровывало несчастье персидской принцессы и храбрость ее спасителя. Александр всегда воображал себя Персеем. Быть может, он смотрит на Азию, как на убитую горем принцессу, которую нужно освободить от чудовища. Правда, я не уверен, что царевич всегда цитировал правильно, но, в конце концов, существует много вариантов.

— Только не теперь, — заметил Феофраст, — когда Ликург скрупулезно записал все работы трех величайших драматургов: Эсхила, Софокла и Еврипида. Говорят, он собирается сделать то же самое со стихами Гомера. Чтобы мы всегда знали правильный вариант. Полагаю, читать по-другому станет преступлением.

— Странная идея, — вслух подумал я, — ибо многие чтецы, даже профессиональные, декламируя, часто вставляют в текст собственные слова. Особенно в стихи Гомера. Зачастую это неплохие отрывки, кто знает, может, они также принадлежат стилу Гомера? Чтец тоже принимает участие в создании произведения: он флейтист, а не флейта.

— Удовольствие, о котором ты говоришь, — ответил Аристотель, — исчезнет с появлением таких серьезных и достоверных источников. Вопрос в том, кому решать. А если кто-нибудь вдруг заявит, что он слышал, как сам Еврипид читал некий отрывок иначе? Не поставит ли это под сомнение надежность сделанной Ликургом копии?

— Придется сказать, что его дед слышал Еврипида собственными ушами, — предположил я.

С нашей стороны было разумнее громко обсуждать могущество Еврипида, давно усопшего драматурга, чем реальное или потенциальное могущество Аристогейтона, живого, очень опасного и не имеющего недостатка в друзьях, которые вполне могли на нас донести. Приближаясь к дому Ортобула, мы замолчали.

Собственно говоря, это был особняк. В те годы горожане редко строили большие, высокие дома, вошедшие в моду несколько позже. Но представители старинных богатых родов даже в городе издавна владели большими участками земли, а потому их жилища были просторнее многих более поздних построек. Дом Ортобула, довольно старый и расположенный в богатом деме,сразу бросался в глаза. В нем явно было множество комнат и просторные женские помещения на верхнем этаже.

Калитка в стене, окружавшей дом, была приоткрыта, и, толкнув ее, мы оказались в маленьком внутреннем дворике с небольшим деревом, дающим слабую тень. Под деревом на ступенчатом пьедестале стояла статуя — не просто герма,а настоящая фигура Гермеса в полный рост. На нижней ступеньке устроилась маленькая девочка лет пяти с куклой в руках. Опрятная туника, ухоженная и с игрушкой — хозяйский ребенок, не иначе. Странно только, что девочка сидит на улице одна. Из-под темной челки на нас воззрились огромные, круглые карие глаза.

— Привет тебе, дитя, — учтиво поздоровался Феофраст.

— Я Харита, дочь Эпихара, — объявила она. — А вы кто?

Вступать в разговор с чужим ребенком, и даже подходить к нему, было не слишком уместно, поэтому мы предпочли промолчать и направились к дому. В ответ на наш стук раб — старший слуга или привратник — подозрительно приоткрыл входную дверь. Он выглядел очень чопорным и воспитанным.

— Хозяина нет, — сообщил он. — Очень сожалею.

И начал закрывать дверь. Как странно, подумал я, этот человек говорит, что хозяина нет дома, когда все знают, что он умер, но тут же опомнился. Разумеется, теперь хозяином был Критон, хотя мы по старой памяти продолжали говорить «дом Ортобула».

— Думаю, — непринужденно и добродушно сказал Аристотель, — что малышке безопаснее находиться внутри. Видишь, калитка приотворена, девочка может убежать на улицу. А то еще придет кто-нибудь и украдет ее.

— Клянусь Гераклом! — побледнев от ужаса, вскричал привратник. — Ты прав, — он повернулся и крикнул: — Позовите кормилицу, пусть скорее заберет маленькую. Она во дворе.

— Но я хочу остаться здесь, — возразила малышка. — Я жду маму. Она обещала прийти, а я сказала, что буду ждать и, как только увижу ее у калитки, побегу навстречу.

Девочка подошла к нам, осторожно держа терракотовую куклу с движущимися руками и ногами. У куклы было безмятежное лицо и длинные волнистые волосы, разделенные на прямой пробор, что делало ее немного похожей на Фрину. Сама Харита была темноволосой и серьезной.

— Ты не знаешь, мама придет? — Она в упор посмотрела на Аристотеля.

— Я уверен, что она очень этого хочет, — ответил философ. — Она придет, как только сможет.

Лицо старого привратника помрачнело, и я понял, что, хоть он и был рабом, его печалила эта ситуация. Ну конечно! Он принадлежал Гермии, которая заменила слуг Ортобула своими, и теперь переживал за отсутствующую хозяйку.